Однажды, примерно месяц спустя после того, как мне исполнилось восемь лет, я, как обычно, ошивался возле местного кинотеатра и глазел на афиши. Денег на кино мне давали редко, поэтому афиши, по большей части, были для меня единственным окошком в тот захватывающий мир, который начинается за порогом кинотеатра.
В тот день ко мне подошел высокий суховатый мужчина, сказал «Привет», а потом наклонился и глядя мне в глаза спросил: «А хочешь смотреть все фильмы и всегда самым первым?». Его голос был мягким и внушал доверие. Я чуть не задохнулся от такой невозможной удачи и пролепетал: «Д-да, конечно». Он сказал: «Тогда пошли со мной», взял меня за руку и повел к машине, которая стояла неподалеку. До сих пор удивляюсь, почему я тогда не испугался.
Мы сели в машину и довольно долго ехали по улицам, на которых я никогда раньше не был. Хотя, если честно, до этого я вообще редко выезжал из своего района. По пути мой спутник представился - его звали Владимир Михайлович. Наконец машина остановилась перед огромным (на мой взгляд) зданием, высотой примерно с пятиэтажный дом, стоявшим на пустыре. Кинотеатр назывался «Мир», во всяком случае большие буквы этого слова красовались над входом.
Мы сначала поднялись по лестнице, потом пошли какими-то пустыми коридорами и наконец попали в небольшую комнатку с голыми стенами, кроватью и шкафом с круглыми коробками. На одной из стен было три небольших прямоугольных окошка и напротив двух из них стояли непонятные аппараты (которые, как я узнал позже, и показывали фильмы). Еще в комнате на стуле сидел хмурый большой человек, про которого Владимир Михайлович сказал: «Это Виктор, механик», и я вежливо с ним поздоровался. Он равнодушно кивнул в ответ. Затем я подбежал к свободному окошку и увидел огромный пустой зал кинотеатра с высоты примерно третьего этажа. «Ух ты!» - вскричал я, «так это отсюда...». «Да», с улыбкой сказал Владимир Михайлович, - «фильмы крутят именно здесь, вот Виктор этим и занимается. Ну как, хочешь посмотреть какой-нибудь фильм?».
«Конечно!» - сказал я. «Виктор, поставь что-нибудь», - проговорил Владимир Михайлович. Виктор тяжело встал и начал возиться с одним из аппаратов - потом я разобрался что к чему, но в тот день это было для меня как нечто вроде магического ритуала. Впрочем нет, ни о каких магических ритуалах я тогда, разумеется, еще ничего не знал, и поэтому просто завороженно смотрел, как хмурый киномеханик готовит свое хитрое оборудование.
А потом свет в зале внизу погас и начался фильм. Хорошо помню, что это был «Фантомас» - я совершенно перестал замечать что-либо вокруг, и даже почти не обратил внимания, что Владимир Михайлович встал позади меня. Я полностью перенесся в удивительный мир, где смешной маленький человечек гонялся за многоликим Фантомасом. И в тот самый момент, когда злодей в маске репортера начал забираться на стрелу крана, случилось то, что стало моим проклятием на всю мою последующую жизнь. Я вдруг почувствовал страшную боль во всем теле, ноги как будто превратились в два надувных шарика и тут же сдулись, я начал падать, но Владимир Михайлович подхватил меня сзади и стал держать так, чтобы мне был виден экран. Смотреть на него было мучительно больно, я хотел отвернуться, но Владимир Михайлович не давал мне сделать этого. А когда я попытался закрыть глаза, он крепко обхватил мою голову руками и пальцами раздвинул мне веки. Каждый взгляд на экран причинял мне ужасную боль, не меньшую боль причиняли мне руки Владимира Михайловича, тисками сжимавшие голову - я практически повис на них, так как ноги меня не держали. Тогда я закричал. Мой крик теннисным мячиком скакал по стенам кинотеатра, но его не слышал никто, кроме Владимира Михайловича и Виктора, на которых он не производил никакого впечатления. А потом все закончилось - каким-то клочком сознания я успел заметить, что Фантомас наконец-то забрался на кран, и я провалился в пустоту.
Когда я очнулся, то обнаружил себя привязанным к батарее. Владимир Михайлович (ВэЭм, как я позже стал называть его про себя) наматывал на руку кинопленку с катушки, которая стояла в кинопроекторе. Виктор стоял рядом с ножницами в руках, и просматривал кадры. «Вот», - наконец сказал он и отрезал пленку. ВэЭм домотал обрезок и убрал его в бумажный пакет. Виктор тем временем склеивал концы пленки на катушках кинопроектора.
ВэЭм заметил, что я очнулся и сказал: «Тебе придется с нами сотрудничать». Сейчас я бы сказал, что в его голосе звучала сталь, а тогда подумал: «Какая сволочь!».
Мне действительно пришлось с ними «сотрудничать». Иногда каждый день а иногда через большие промежутки времени они заставляли меня смотреть фильмы. В какой-то момент просмотра меня скручивала боль - я никогда не знал, когда она начнется, в начале фильма, в середине или в конце, но она всегда была. К ней невозможно было привыкнуть, а благодаря ВэЭму я не мог от нее отказаться - его хватка была неизменно железной. Через какое-то время боль вдруг мгновенно исчезала - так ВэЭм и Виктор узнавали какую часть пленки им следует вырезать.
Я теперь уже не кричал - уже на второй день в комнату пришел невысокий молчаливый человек, которого мне не представили. Он сделал мне укол и я почти сразу уснул. Проснувшись я понял, что не могу произнести ни звука.
«Сотрудничать» мне приходилось по утрам - по крайней мере я считал, что Виктор спит ночью, а днем и вечером крутит «обрезанные» фильмы для зрителей кинотеатра.
Я знал, что они смотрят именно «обрезанные», поскольку, когда ВэЭм и Виктор поняли, что я потерял какую-либо способность сопротивляться, они разрешили мне их смотреть. В тех местах, на которых утром меня сверлила боль, теперь ничего особенного не происходило, и я досматривал фильмы до конца - иногда даже с удовольствием, но по большей части равнодушно.
Из фильмов я узнал все об этой планете. Географию, экономику, законы, мораль и все остальное. Это сейчас я понимаю, что принимал иногда за чистую монету откровенный бред. Но я не выбирал фильмы, я их только смотрел.
Во все свободное от «сотрудничества» и фильмов время я, по большей части, сидел привязанным к батарее. ВэЭм, получив свои обрезки, сразу испарялся, а Виктор в свободное от фильмов время лежал на своей кровати, тупо уставившись в потолок. Как я понял, это он меня сторожил (не то что бы боялся, что убегу, скорее чтоб не зашел кто-нибудь чужой). Со мной он не говорил, и ВэЭму не жаловался, но чувствовалось, что он меня ненавидит, уж не знаю за что. Однажды он подошел ко мне и, пробормотав: «Как ты меня за..л!», ударил меня ногой по голове. К счастью, я мгновенно потерял сознание, поэтому мне достались только объедки этой боли и окровавленная батарея; голова потом две недели раскалывалась. После этого случая Виктор часто стал бить меня. Хотя он и сдерживался, но для меня это было ужасно, хотя ни в какое сравнение с болью от необрезанных фильмов это не шло. Если человека постоянно бить, то рано или поздно ощущения притупляются и следующий удар кажется слабее предыдущего. Здесь же каждый раз был как первый. Хуже всего было то, что я не мог потерять сознание, пока боль не отступит. И не мог умереть - мою жизнь ВэЭм и Виктор стерегли, как Форт Нокс. Я пробовал не есть, но после пары ударов Виктора отказался от этой мысли. От мысли не есть.
Мысли о смерти сначала редкими облачками появлялись как защитная реакция на «сотрудничество». Потом, когда я совсем перестал интересоваться сюжетами фильмов, таких облаков стало больше. Когда меня стало тошнить от скудной пищи, вечной грязи (мыться мне не разрешали - боялись) и угрюмого Виктора, просветы между облаками пропали, исчезли все мысли кроме одной - Я ХОЧУ УМЕРЕТЬ!!!
Наверно тогда я вдруг понял, что все желания людей исполняются. По крайней мере мои - точно. Только не так, как я хотел. И тогда я успокойлся. Я знал, что все решится само собой; так оно и случилось.
Я уже говорил, что мне иногда разрешалось смотреть «обрезанные» фильмы. Я всегда старательно делал вид, что мне интересно - хоть какое-то развлечение. В тот раз это был какой-то из эпизодов «Звездных войн». Виктору в середине фильма видимо приспичило в туалет, и он по привычке хотел было привязать меня к батарее. Но я так жалобно на него взглянул, всем своим видом показывая, как я хочу посмотреть фильм, что он вдруг сочуственно сказал: «Ладно, малец все-таки», и, погрозив кулаком прибавил: «Но смотри у меня!». И вышел из комнаты. Описать мои чувства в тот момент, когда за ним закрылась дверь, невозможно. Похоже на минуты, когда кисти моих рук отвязывали от батареи, только теперь схожие ощущения были во всем теле. Не теряя ни секунды я полез в окошко. От него до зрительских кресел (к счастью, тогда на них никто не сидел), было метров десять. Наверное, меньше секунды полета, но это была лучшая секунда моей жизни.
Моему телу было ужасно больно, в зале кто-то закричал, а я равнодушно смотрел на это как бы со стороны. А потом я оказался в омывающем меня бесцветном свете пустоты и потерял сознание.
Я очнулся от дикого ужаса осознания того, что умер. Это было несколько странно, скорее мне следовало бояться того, что я жив и это всего лишь сон, но мне было почему-то страшно именно оттого, что я мертв. И тогда я побежал. Я бежал так, как никогда раньше не бегал, но страх гнался за мной, щипал за бока и растил мурашки за шеей. А потом вдруг на моем пути появилась большая белая дверь и страх отступил. Немного поколебавшись я открыл ее и вошел в зал кинотеатра. Зал был совершенно пуст, но на экране шел фильм - женщина, показавшаяся мне смутно знакомой, держала на руках младенца. Я, почему-то стараясь не шуметь, сел на ближайшее свободное место. Сцена на экране сменилась другой - та же женщина вела ребенка, тоже показавшегося мне знакомым, по тротуару мимо пятиэтажек... По тому же тротуару, что столько лет (назад?) меня водила в садик моя мама... И тут меня осенило: эта женщина моя мать! А ребенок - я сам!
Потрясенный, я смотрел на экран и плакал - там менялись сцены моей жизни; люди - те, которые были мне близки и те, которых я ненавидел; места, где я успел побывать - дом, садик, школа, двор, бабушкин домик, старый маленький кинотеатр. И вот, наконец, я увидел тот день, в который ВэЭм повел меня к своей машине. Я снова плакал, но теперь уже от бессильного гнева; мои руки вцепились в подлокотники кресла...
Тогда мне казалось, что целая вечность ушла у неведомого киномеханика на то, чтобы показать мне этот короткий кошмар моей жизни, но теперь я считаю, что это заняло чуть больше трех дней.
Когда на экране мое тело коснулось пола (я при этом вздрогнул и расслабился), на черном фоне пошли титры. Я с удивлением узнал фамилии своих друзей (раньше это меня как-то не интересовало), воспитателей, учителей... Узнал полное имя и должность Владимира Михайловича, поразившись, с кем мне довелось «сотрудничать»... А потом по экрану поднялось слово «КОНЕЦ» и в зале плавно загорелся свет.
Я обреченно сидел, не зная что делать дальше, но тут двери позади меня открылись, в зал стали заходить люди и рассаживаться по местам. Одежда на них была преимущественно белого цвета и мне почему-то было тяжело смотреть на них прямо. Поэтому я смотрел на белый экран, краем глаза видя, что зал постепенно заполняется.
Когда пустых мест в зале не осталось, я подумал, что сейчас снова будут показывать какой-нибудь фильм, но свет не гас, и экран оставался белым. Люди вокруг меня сидели тихо, но разглядывать их мне совершенно не хотелось.
Когда я уже начал уставать от бесцельного сидения, двери зала снова открылись. Я обернулся и увидел женщину, которая явно направлялась ко мне. Она подошла и строгим голосом спросила, есть ли у меня билет. Я очень испугался и промямлил, что нет. Тогда она приказала мне следовать за ней, и я не посмел отказаться.
Мы прошли в какое-то небольшое помещение, где уже сидело несколько людей в милицейской форме. Меня усадили на стул в центре помещения и все они вместе со строгой билетершей стали задавать мне разные вопросы, от «Почему ты не купил билет?» до «Зачем ты украл у Сережки его фантик от жвачки?». Я пытался что-то отвечать, но в большинстве случаев им удавалось выжать из меня только слезы и всхлипы.
Этот допрос продолжался очень долго и сильно меня утомил, в то время как все вопрошающие выглядели совершенно не уставшими. Наконец, кто-то из них произнес, что я осужден, впрочем ни обвинения, ни меру пресечения я не расслышал, точнее не обратил внимания.
Как только говорящий умолк, я провалился в какую-то яму и вскоре завис в абсолютной пустоте - по крайней мере ничего вокруг не было видно. Вдруг голос в моей голове произнес одно слово: «ГОВОРИ!». И я начал говорить. Я рассказал всю историю своей жизни - в третий раз после смерти она кинопленкой прокрутилась перед моими глазами. Когда я закончил свой рассказ, передо мной появилось простое прямоугольное зеркало чуть больше моего роста. Глядя в него я с ослепительной ясностью понял все - что я делал правильно, где ошибался и что должен сделать чтобы исправить ошибки. От меня требовалось произнести лишь одну фразу, и я сказал: «Пятьдесят шесть». Тут зеркало исчезло и в отдалении я увидел разнообразные светящиеся огни - красные, голубые, зеленые и белые. Голубой огонек меня заворожил, я потянулся к нему и в следующий миг оказался перед входом в уже знакомый зал кинотеатра с билетом в руках. Перед дверью стояла строгая билетерша. Я отдал ей билет и прошел в зал, который снова был совершенно пуст.
На экране шел совершенно неприличный фильм - мужчина и женщина занимались любовью. Я некоторое время стоя смотрел на них, а потом решил не садиться, потому что мне хотелось посмотреть поближе. Я подошел.
Женщина была прекрасна. Я завороженно смотрел на нее, практически не обращая внимание на мужчину. Потом мне захотелось к ней прикоснуться, я протянул руку и в этот миг все исчезло. Исчезло, чтобы повториться через пятьдесят шесть лет. Или не повториться, кто знает.
обращений к странице:24470