Немного о моем детстве…

…сейчас, когда ты едешь в холодном вагоне, с замороженными стёклами, волей не волей вспоминаешь себя, когда ты ещё совсем ребёнком, в чёрном полушубке, подпоясанным ремнём, с пряжкой в виде звезды и пламени, в чёрной шапке-ушанке и в валенках стоишь с бабушкой на платформе, возле одной глухой деревни, и ждёшь поезда, ты тогда ещё не знаешь, какой он должен быть, и переспрашиваешь этот ли поезд мы ждем, когда в дали, заснеженного железнодорожного полотна, появляется зелёный, с красными полосками перед локомотива, но бабушка тебе всегда говорила, что поезд которого мы ждём — электричку, должен быть с «широким улыбающимся лицом» и никаким больше, дождавшись, ты садишься в вагон, тебя не интересуют люди, сидящие в нём, всё что тебе нужно это сесть где-нибудь возле окна, чтобы рассматривать пролетающие мимо деревенские дома, с покошенными крышами, обледенелые платформы, с замёрзшими на них людьми, заснеженные деревья, испачканные мазутом цистерны, на больших перегонах, дымящие трубы, пригородных комбинатов и заводов, непонятных для тебя своей размеренной неприхотливой жизнью; приехав на нужную станцию, тебя ведут за руку из вагона, но тебе грустно, потому что тебе так и не удалось посмотреть, что же дальше находится за станцией, со странным названием «Липяги», почему-то ассоциирующимся у тебя в голове с белыми лебедями; уже раза с пятого, ты начинаешь запоминать, где что находится по дороге, где расположены заводы, где деревни и дачи, названия станций; забавно вспомнить, как ты с бабушкой по дороге на станцию заходишь на кладбище, к могиле её отца — твоего прадеда, как она говорит, чтоб ты сказал: «здравствуй, дедушка», ведь тогда тебе было не понять многих причуд взрослых, которые заставляют тебя здороваться с холмиком, заснеженной земли, и воткнутым в неё крестом, ты здороваешься, чтоб было более понятным для чего ты это делаешь, ты стараешься смотреть на фотографию, прибитую к кресту, а сам только и думаешь, как же хорошо будет вскоре, когда зайдёшь в вагон электрички, сядешь на жёлто-коричневую, с почерневшей металлической ручкой скамейку, возле окна, и опять начнётся самое увлекательное: дома, платформы, деревья, трубы — всё это опять будет нестись мимо твоих глаз, иногда мимо проезжают вагоны, электричка едет очень быстро и тебе кажется, что вагоны сами передвигаются, причудливо отстукивая такт на стыках рельс, ведь из-за скорости тебе не видно начала, в котором запряжён локомотив; сейчас всего и не вспомнить, смотря в слегка замороженное окно, за которым лежит поле, которое и полем то не является, а всего лишь застывшим озерком, покрытым вот-вот выпавшим первым снегом, теперь тебе, наконец, стало известно, что находится за станцией со странным названием «Липяги»; ты отчётливо помнишь, как играл в электричку с дедом, который тебя возил на санках по двору, ты говорил названия станций, прочно засевших у тебя в голове, и заставлял останавливаться для остановки, тогда дедушка тебе рассказал названия станций, тебе ранее неизвестных, с тех пор тебе очень хотелось их проехать на улыбающийся электричке; вспоминаешь и то, как увидел первый раз электричку, проезжая по мосту на автобусе над железнодорожным полотном, тогда электричка тебе напомнила большую, толстую, извивающуюся змею, с добрым улыбающимся лицом, а позднее кишку человека, увиденную где-то в одном из учебников взрослых; и вот теперь ты опять подъезжаешь, всё к той же станции, только теперь с другой стороны, и выходишь: всё здесь также как и тогда в конце восьмидесятых, хоть ты был маленьким и толком не запомнил основного, а лишь детали теперь не интересующие тебя; ты перешагиваешь через рельсы и идёшь к большим девятиэтажкам на горизонте, вспоминая как всё это было, а сзади уносится вдаль электрический гул, смешанный со стуком колёс, вечно улыбающейся электрички…

* * *

…была глубокая осень, на улице уже лежал первый снег, наполовину смешанный с коричневой грязью, небо было серым и угрюмым, как и окружающие тебя, старые дома, ты стоишь на пешеходном переходе через улицу, возле городского рынка, и ждёшь, когда загорится зелёный свет, за руку тебя держит твоя бабушка; на другой стороне стоит светофор, непонятно почему, но в тот пасмурный ноябрьский день тебе запомнился именно он, стоящий на углу улицы, с пыльными, мокрыми стёклами фонариков, может быть потому запомнился, потому что именно тогда ты понял назначение этого незамысловатого изобретения человечества; вот загорелся зелёный свет и тебя ведут через проезжую часть, на другую сторону улицы, ты знал, что идёшь смотреть новую квартиру, а точнее комнату, потому как остальные две комнаты занимали другие люди, ты вместе с бабушкой заходишь в подъезд серого четырехэтажного дома сталинских времён, поднимаешься на самый последний этаж, заходишь за коричневую дверь, с прибитой к ней синим номером квартиры, проходишь по коридору, входишь в белую двустворчатую дверь твоей новой комнаты и впервые видишь своё новое жилище, мебели пока нет, только какие-то безынтересные для тебя вещи лежат на полу, у окна сидит твой дед и красит батарею, в комнате два больших окна, одно обращено во двор, а другое на дом, похожий на тот, в котором ты находишься, на улице уже темно и комната освещена тускло-светящей лампочкой, висящей на небольшом проводке посередине комнаты; много хороших и нехороших воспоминаний связано с этой новой комнатой, хорошо помнишь себя, играющим на полу то в кубики, то в машинки, тебе нет никакого интереса до проблем взрослых и до окружающего тебя мира, потом ты садишься за свой маленький расписной столик и начинаешь рисовать или что-нибудь клеить, приходит бабушка, разговаривает с тобой, смеётся, иногда она приходит с твоей двоюродной сестрой, с которой ты начинаешь играть и выдумывать всякие новые слова, непонятные взрослым, которые, услышав их, улыбаются; очень много значат для тебя окна, порой, когда тебе надоедало возиться с игрушками или листать новый номер «Веселых картинок», приходящих каждый месяц в твой почтовый ящик, ты садился у окна и смотрел, как то вниз, то вверх летают голуби, как играют в песочнице дети или как идут по своим делам взрослые, хорошо помнишь как однажды увидел много людей шедших колонной по улице, играла музыка, тебе почему-то показалось, что люди уходят на войну, но мать тебе объяснила, что никто никуда не уходит, а умер человек и вот теперь все эти люди идут его хоронить, сначала ты видел похоронную процессию в одном окне, а потом в другом, но на гроб ты так и не обратил никакого внимания, как и на то, что объяснила мама, поэтому ты так и остался думать о том, как плохо будет солдатам на войне; однажды кто-то из родителей принёс репродукцию «Тысячелетней России» Ильи Глазунова и повесил на стену рядом с дверью, тебя уже тогда поразила вся фундаментальность этого полотна, хотя бы потому что на ней стояло очень много людей, из которых ты знал только Пушкина и Ленина, помнишь как тебя пугал на ней образ девочки, с широко раскрытыми голубыми глазами, она стояла в самом низу и видна была только верхняя часть лица, покрытая, синей с узорами, косынкой; иногда ты ходил к соседям в другие комнаты: одним соседом был дядька, с отнюдь не азиатским лицом, но узковатыми глазами, у него был большой живот и ты всегда спрашивал у него: не глотал ли он когда-нибудь целиком арбуз, с ним жила женщина с короткой стрижкой и большими очками в пластмассовой оправе, отчего она тебе напоминала сову, во второй комнате жила толстая бабка и единственное, что помнишь так это то, что у неё в комнате на холодильнике стояла маленькая ёлка, по какой-то причине тебе очень понравившаяся, все соседи относились к тебе хорошо, от чего ты считал их своими родственниками; пожалуй, эти, никак несвязанные между собой, отрывки, вырванные из твоей памяти, самое яркое, что запомнилось тебе из того времени, неважно, что так мало, важно то, что хоть какие-то воспоминания ещё живут у тебя в голове и по прежнему, как и тогда, изредка тревожат тебя, с одной стороны своей незамысловатостью, а с другой своей важностью и необходимостью в твоей жизни, ведь если каждый человек на земле хоть что-то будет помнить из своего детства, тем ему легче будет жить в этом огромном взрослом мире, с кучей, постоянно возникающих из неоткуда, проблем, которые не интересовали тебя тогда, когда ты был четырёхлетним ребёнком, сидящим на полу посреди множества машинок, кубиков и детских книжек с разноцветными картинками…

— www.braincoma.ru/creative/08/childhood

Instagram: @alexandr__zubarev