Триумф безволия

Над нами ставят эксперимент

В России оппозиция не хочет быть оппозицией, а граждане гражданами. Страдая комплексом жертвы, они верят, что от них ничего не зависит и им не под силу ничего изменить. «И всегда так было», — отмахиваются они, подписываясь под своей гражданской недееспособностью.

Тяжелая, как могильная плита, вертикаль власти, отмена выборов, круговая порука чиновников, монополизация СМИ, запрет на митинги и политические судебные процессы привели к тому, что люди ощутили абсолютную беспомощность перед государством.

Русские уже не верят, что могут поменять ход событий в стране. Они — пассажиры тонущего корабля, которые прильнули к иллюминаторам, вместо того чтобы заделывать пробоины.

Русские не ходят на выборы. «Все равно выберут за нас!» Русские не ходят на митинги. «Все равно разгонят!»

Русские не борются за права. «Живы, и слава Богу. Лишь бы не было войны».

Русские не выступают против закрытия больниц и школ. «Властям виднее, как нас лечить и чему учить»...

Синдром выученной беспомощности был описан американскими психологами Мартином Селигманом и Стивеном Майером в 1967 году. Первые эксперименты были проведены на животных: собак подвергали неконтролируемому воздействию слабых ударов тока, а затем помещали в условия, в которых они могли избежать неприятных ощущений, но ровным счетом ничего не делали. Затем опыты были поставлены и на людях. Выученную беспомощность Селигман сформулировал как состояние, возникающее в ситуации, когда нам кажется, будто от нас ничего не зависит и мы не можем ничего сделать, чтобы предотвратить или изменить неприятные события.

Беспомощность проявляется в трех сферах: мотивационной, эмоциональной и когнитивной. В мотивационной — потерей веры в себя и желания влиять на ситуацию. В эмоциональной — подавленностью, вплоть до глубокой депрессии. В когнитивной — неспособностью обучаться тому, как выйти из сложившейся ситуации.

Похоже, самый масштабный эксперимент по погружению людей в это состояние проводится сегодня в России. Синдромом выученной беспомощности в нашей стране страдает, по оценкам социологов и психологов, до 90 процентов жителей. Впрочем, это можно заметить и без ученых.

Мы с мужем провели полтора года в трехстах километрах от Москвы, в центральной, относительно благополучной Калужской области. Жители нашей деревни были людьми шумными, скандальными и чуть что — хватались за нож или бутылку, из которой тут же расцветала «розочка». Вечерами с улицы то и дело доносились крики: у кого-то курицу украли, у кого-то пса отравили, у кого-то жену увели, кому-то в глаз по пьяному делу врезали — и теперь он, вооружившись топором, бежит наказать обидчиков.

«Водопровод» у деревенских представлял собой трубы, самовольно проложенные от колонок, но и такая роскошь была не у всех, так что многие по старинке таскали воду ведрами из колонки. И вот в унылом и холодном ноябре в деревенских колонках пропала вода. Ближайший источник — колодец в овраге, к которому в это время года добраться нелегко по скользкому и опасному склону. Бойкие, шумные жители деревни, готовые скандалить друг с другом и драться по любому поводу, покорно потащились в овраг с ведрами, заполняя все емкости, какие только были в их домах.

Когда я спросила, как долго не будет воды, мне ответили: «До весны не ждите». Уверенные, что местным виднее, мы с мужем стали собирать вещи, но за день до отъезда я все же позвонила в водоканал. На всякий случай, чтобы удостовериться, что воды не будет так долго. Мой звонок там стал сюрпризом! Оказалось, ни один житель (а телефон почти в каждом доме) не сообщил, что произошла авария. На следующий день приехала «аварийка», и в деревне снова появилась вода. Если бы я не позвонила, деревенские, вероятно, так бы и сидели без воды до весны.

Изношенные электросети, наследие советских времен, тоже часто не выдерживали нагрузки, и дома погружались в темноту. Об этом также нужно было сообщать в аварийную службу, телефон которой легко найти, но люди, похоже, предпочитали надеяться на чудо. В роли «чуда» обычно выступала я. И если свет отключался ночью, то деревенские, встающие рано, сидели впотьмах до тех пор, пока я не просыпалась ближе к полудню.

Вот он, классический синдром выученной беспомощности, охвативший в данном случае целую деревню.

Я не сторонница теории заговоров, но убеждена, что власть расчетливо формирует аморфное, покорное, манипулируемое общество, используя все возможные политические, карательные и информационные ресурсы. «Народ — это чистый лист бумаги, на котором можно рисовать любой иероглиф», — говорил Мао. Русский народ — это белый экран, по которому можно показывать любое кино.

Знаменитый ученый Грегори Бейтсон сформулировал концепцию «double bind» («двойная прошивка» или «двойное послание»). «Двойные прошивки» возникают, когда обществу посылаются противоположные сигналы разного логического типа. Например, президент говорит, что борется с олигархами, а потом награждает их орденами «За заслуги перед Отечеством»; или правительство обещает, что цены не будут расти, а они за месяц взлетают вдвое; или церковь учит, что стяжательство — это грех, и легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатым попасть в царствие небесное, — а патриарх разъезжает в кортеже с охраной и лобызается с сильными мира сего.

Люди, которых постоянно подвергают такому воздействию, перестают различать буквальное и метафорическое, подозревая заговор там, где его нет, и, наоборот, теряя умение понимать иронию и подтекст. (Прекрасная иллюстрация к сказанному — мое сатирическое открытое письмо «Искоренить «пятую колонну» в школьной программе», недавно напечатанное в «МК». Которое, несмотря на откровенный сарказм и отсылки к Салтыкову-Щедрину и Козьме Пруткову, многие приняли всерьез, обвинив меня в покушении на русскую литературу и даже «правительственный заказ».) Ключевой момент «двойной прошивки» — запрет критически анализировать несоответствие. Поэтому православным «нельзя» критиковать иерархов («Господу виднее»), налогоплательщикам — правительство («министры умнее»), а критика президента — и вовсе почти что измена Родине.

Расщепление сознания стало главным инструментом подавления гражданской воли даже в зачаточном состоянии и выжигании свободомыслия на корню. Наше общество находится на грани нервного срыва. Просмотр новостей можно сравнить с черепно-мозговой травмой, а постоянное сидение перед телевизором равносильно добровольной лоботомии.

Сфабрикованные репортажи, противоречащие друг другу высказывания политиков, информационные вбросы, спланированные фейки и тут же — заранее спланированные опровержения, слова, полностью опровергающие совершённые поступки, нелепые поправки и безумные инициативы законодателей...

Все это погружает людей в непроходящий стресс, который становится образом жизни. А «25-м кадром» мелькает: «Не надейся, не верь в себя, не действуй!»

Существует ряд депутатов, церковников, членов правительства и деятелей культуры, озвучивающих нарочито нелепые предложения или выдвигающие одиозные инициативы, зачастую милостиво отклоняемые вышестоящими инстанциями. Нет, их высказывания — не просто скандальные пиар-акции.

Постоянно прислушиваясь к бессмысленным, противоречивым новостям, находясь в неведении насчет истинных намерений власти, пребывая в постоянном ожидании, что новый безумный закон будет взят на вооружение, и не умея уже отличить черное от белого, а правду от лжи, люди становятся подавленными и безразличными к собственному будущему.

Десятки миллионов человек погружены в сомнамбулическое состояние, граничащее с потерей инстинкта самосохранения.

Они ненавидят власть, но патологически боятся ее смены. Они ощущают несправедливость и незащищенность, но терпеть не могут борцов за гражданские права.

Они ненавидят чиновников и правительство, но выступают за тотальное государственное вмешательство во все сферы жизни. Они проклинают коррупционную структуру, но благословляют властную вертикаль, на которую насажены, как шашлык на шомпол.

Они боятся полиции, но хотят усиления полицейского контроля в стране.

Они все более нищие, но презирают таких же нищих, как они, и восхищаются богатыми.

Они чувствуют себя обманутыми, но верят телевизору; повторяют, как мантру: «Лишь бы не было войны», но радуются войне.

Они жертвы с чувством вселенского превосходства.

Они не только не могут, но и не хотят на что-то влиять.

Елизавета Александрова-Зорина