Непонятный мир

Виталий и два его друга вошли в трамвай и сели на красные пластиковые сидения возле заляпанного весенней грязью окна. Они просидели молча, пока старый чешский трамвай не покинул остановки возле огромного городского рынка в промышленном районе.
— Как ты думаешь, мама сегодня нам постелет розовое или голубое белье? — начал Кот, так звали друга Виталия.
— Не знаю… Я хочу, есть, ты видел, какие у того дядьки были бананы, я ведь очень люблю бананы, сладкие и сочные, — отвечал Виталий.
— Бананов не бывает сочных, они просто спелые и сладкие, — вмешался Женя, второй друг Виталия.
— Да, ну… Я как раз об этом и говорил, я хочу бананов, спелых и сладких…тебе нравится твоя новая серебряная куртка? — спросил Виталий.
— Да, хорошая, много же фольги ушло на нее? Тебе мама шоколадку купила?
— А нам как всегда ничего не досталось, — заговорил Кот.
— Нет, я нашел просто фольгу в кухонном шкафу, ее там бабушка, когда приезжала, забыла, ну, знаешь, еду всякую в нее заворачивают, а потом варят, — сказал Виталий.
— Не варят, а жарят, — возразил Кот.
— Да тебе лишь бы пожарить, пекут, в фольге пекут, — закричал Женя.
Они замолчали на минуту, смотря, друг другу в глаза. Подошла кондуктор оглядела троицу презрительно-серым взглядом, развернулась и ушла.
— А ты когда побреешься? — спросил Кот у Виталия.
— Не знаю, мама мне запрещает часто бриться, говорит: я горло себе порежу, истеку кровью, как мясо на лотке и усну навсегда…
— Как это ты уснешь навсегда? — спросил Кот.
— Да вот так, возьму и усну, ты же спишь?
— Да, — сказал Кот, — так ведь я сплю немного, а тут взять и навсегда…
— Ну, это так всегда, я по телевизору видел, как люди берут и засыпают…
Виталий стал смотреть в окно: мимо проплывали серые заводские здания, черные сугробы, повсюду бегали собаки, кошки, летали вороны с голубями. Мимо глаз проносились автомобили, голубые, красные, зеленые, черные…
— Знаете что? — спросил Виталий.
— Что? — закричали хором Женя и Кот.
— Я хочу себе машину, какую-нибудь красную или белую…
— Да, но ты ведь водить не умеешь, к тому же сам посмотри на себя…ну какой из тебя водитель… — возразил Женя.
Виталий обиженно перевел взгляд с собеседника на номер трамвая — ярко намалеванный возле рубки вожатого. Затем он опять посмотрел в окно: пошел мелкий дождик, смешанный со снегом. Небо затянулось серыми ватными облаками, скрыв за собой яркое солнышко. Виталий увидел пьяного мужчину идущего в сторону здания банка, увидел бабку сидящую возле проходной кабельного завода, она торговала семечками, увидел группу детей идущих на экскурсию в железнодорожный институт города.

Со стороны было, возможно, забавно посмотреть на него, Виталия, грузного мужчину лет тридцати, небритого, одетого в синюю куртку, детского пошива, рваные грязные джинсы и вязаную шапку черного цвета, одетую набекрень, словно казацкая папаха. Он сидел и разговаривал сам с собой, точнее с двумя игрушками: Женей — детским солдатиком-аборигеном, таких не выпускают уже лет пятнадцать и плюшевым тигренком Котом. Женя был пятнадцатисантиметровый в длину, человечек, с первобытным обезьяньим лицом, с набедренной повязкой из огромных листьев и каменным ножом в руке. Чтобы Женя не замерз, Виталий сделал ему куртку из фольги. Вторым собеседником Котом — была дешевая маленькая китайская игрушка тигренок, с пластмассовыми глазами и с усами из лески. Виталия считали просто дурачком, у него не было отца, тот ушел, когда узнал об умственном отклонении сына, вот уж действительно отцовская любовь. Мать же тридцатилетнего Виталика была полной женщиной, с седыми кудрявыми волосами и добрыми глазами, она работала на двух работах, уборщицей в магазине и наборщицей текста в частной типографии. Ей нужно было содержать Виталия, кормить его. Виталий сам работал грузчиком, но ушел оттуда из-за издевательств напарников и просто физической усталости.
— Нам пора, — сказал Виталий друзьям, — наша остановка…
Трамвай остановился и Виталий, держа в руках игрушки, сошел на мокрый грязный асфальт и двинулся в сторону чернеющих крыш хрущевок, утыканных телевизионными антеннами, провожаемый враждебными взглядами пассажиров трамвая, вылупивших глаза сквозь пыльные окна. Они всегда будут относиться к подобным с презрением, они никогда не будут считать их людьми, будут считать животными, насекомыми, игрушками, теми игрушками, над которыми каждый из нас, и ты, и я будем смеяться про себя, потому что они не похожи на вбитые, в чересчур умные головы, стереотипы нормальных представителей социума. Они никогда не будут понятны никому, они, да, такие как Виталий, живут в другом мире, пересекаясь лишь физическими сторонами своего существования с нашим прекрасным жестоким миром, миром денег и силы, которую некуда девать. Их личный мир всегда будет отличен от нашего, возможно, в нем нет всей жестокости жизни любого из нас. Мы все смеемся…а они не понимают этого смеха, не обижаются, их бьют, они все равно не держат обиды на бьющих, конечно будут плакать и умолять не причинять боль, но буквально через несколько минут после этого они станут другом любому из нас… Они очень добры, отзывчивы, готовы оказать любую посильную помощь. Вам жалко их? Да, вы, скажете нам жалко их… Но посудите с какой это стороны вам их жалко, может вам жалко потому что у них немного соображений на жизнь нашего пресловутого общества, малые знания, откровенно говоря, слабый ум? Зачем же тогда их жалеть за это, ведь они не поймут этого, не поймут всех ваших ерундовых затей с жалостью, для них есть свой хороший мир, в котором они живут, им достаточно знаний, ума, соображений. Им хорошо? О, да, им хорошо, и зачем их тогда жалеть. Наверное, за то, что они не похожи ни на тебя, ни на меня. Они «другие»: внешне похожие, а внутренне — нет… Единственное, за, что можно было бы пожалеть Виталия, так это за то, что, такой же, как и «мы» — похожий: чистенький, бритенький, пахнущий пивком, отец — родитель Виталия — отказался от своего ребенка, бросив его только потому, что он не такой, как все, как все дети, бьющие прикладами игрушечных автоматов, во дворах, дурачков, потому что те никогда не ответят и стерпят все…

Виталий дошел до стройки нового дворца спорта, до дома оставалось идти не больше пятнадцати минут…
— Виталь? А давай пойдем на стройку? — заговорил Кот.
— А что мы будем там делать, искать черных осликов?
— Каких осликов, их мы вчера уже искали в ванной, но не нашли, — возразил Женя, — мы там просто посмотрим…
— Да, просто посмотрим, вдруг там что-нибудь есть хорошее, домой принесем, — поддержал Кот.
— Мы уже приносили как-то новую плиту с мусорки, мама сильно ругалась, не будем ничего там искать, — ответил Виталий.
— Ну не будем, так не будем, все равно надо посмотреть…
— Хорошо, пошлите, посмотрим, — согласился Виталий.
Они зашли в проломанную дыру, в грязном сосновом заборе стройки и очутились возле всюду разбросанной ненужной арматуры, колотых кирпичей, досок, проволоки, цемента…
— Ну и что здесь хорошего, дядьки оставили? — спросил Виталий.
— Нормально, пойдем в здание…
Виталий вошел в серое бетонное здание, спорткомплекса. Сразу же он увидел широкую лестницу, составленную из двух блоков, он поднялся по ней на второй этаж, разглядывая грустные стены.
Вдруг рядом упал кусок битого кирпича:
— Эй, ты, мужик, че надо тут?
Виталий обернулся и увидел мужчину, одетого в строительный костюм и рыжую каску.
— Че надо? Ты че, блин, дебил что ли, че вылупился? Васек? Подь сюды…к нам дурак на стройку приперся, — дыша перегаром, смеялся строитель.
Виталий быстро побежал по лестнице, сшибив поднимающегося второго строителя…
— Э! Стой, блин, Васян держи этого козла, он по ходу спер че-то у нас тут… — закричал первый строитель и рванул следом за Виталием, повторно сшибая с ног своего, пытающего подняться друга.
Виталий уже пролез через забор и ринулся в строну дома. Двое пьяных строителей выбежали следом и принялись кидать булыжники в него, ехидно смеясь и улюлюкая:
— Смотрите придурок! Ха-ха-ха, — кричали они.

Виталий вбежал в подъезд, поднялся на второй этаж и позвонил в дверь. Открыла мать. Она стала расспрашивать, что послужило причиной запыхавшегося дыхания, но Виталий молчал, судорожно дыша и пытаясь вспомнить, что же произошло, но так и не вспомнил, только достал из карманов своих друзей и тихо заплакал, может потому что не знал, что сказать матери, считая себя в чем-то виновным, а может просто от присутствия какой-то непонятной его мозгу, безысходности своего бытия…

Тяжело жить не понимая жизни, а возможно и понимая, но это понимание выглядит совсем с другой башни, не с той, которую мы построили что бы понять человеческое естество, глупое и жестокое, тупое словно ржавый топор дровосека. Виталий никогда не понимал и не поймет, почему смеются над ним, почему ему зло смотрят вслед… Он лишь будет ощущать какое-то наше пренебрежение, к своему существованию, лишенного одних преимуществ, доступных любому из общества, и обладают другими, непонятных ни тебе, мой друг, ни мне…

— www.braincoma.ru/creative/08/world

Instagram: @alexandr__zubarev