* * *

Ибрагим вручил еле держащемуся на своих двух, ни к чему не годных, ногах старичку совковую лопату и направил его разгребать сугроб, возле входа к старому городскому кладбищу. Старика звали Виссарион, имя конечно нечасто встречающееся.

Никто, даже он сам, не знали, почему его так нарекли, может в честь Белинского, а может просто, не руководствуясь правилами относительно называния детей в честь великих людей. Он жил в небольшой комнатёнке на близлежайшей к кладбищу улице и пошел работать, не смотря на свои года, которые подходили к печальной отметке восемьдесят, лишь потому, что нечем было заняться дома, да и просто скудной пенсии не хватало даже на то, чтобы нормально питаться в течение месяца, если нормально в нашей повседневной действительности стало: булка хлеба и литр молока в день.

Ибрагим, его начальник, был, как это принято у нас называть, лицом кавказской национальности, ему было около тридцати пяти лет, он обладал огромным носом и неисправимым акцентом горцев, при помощи которого он командовал своими подчиненными, расчищавшими кладбищенский вход, делал он это не, потому что заботился о том, как люди придут ухаживать за могилами, а для того, что его автомойка, самая хорошая в районе, не сможет функционировать на полную мощность. На работу ему было все равно кого брать, хоть молодого подростка, нехотящего ходить в среднюю школу, хоть наполовину развалившегося беззубого пенсионера с трясущимися руками.

Виссарион дошёл до свой кучи снега и принялся его разгребать, выходило, надо сказать, не больно хорошо, но все же выходило. За пять минут разгребания он так устал, что в глазах начало темнеть, а руки, вместе с лопатой, пытались отвалиться, он присел на кучку снега и положил лопату на колени, ему внезапно вспомнилось, как он в сорок втором, зимой под Сталинградом так же сидел, только вместо лопаты на коленях лежала старая трехлинейка с почерневшим от долгого пользования прикладом и заедающим, при перезарядке, затвором, Виссарион вспомнил себя молодым и бодрым, готовым в любой момент встать и побежать туда в сторону горящих силуэтов разрушенных заводов и зданий, с победным криком «ура!»: сражаться до последнего, во имя Родины, которая и была для него небольшим домиком в маленькой области бескрайнего государства СССР, начинавшего вырабатывать краснознаменный иммунитет к огромному полчищу победоносных захватчиков, успевших покорить полмира.

Из левого глаза Виссариона потекла слеза: как бы хотелось ему опять оказаться молодым, нет, он не хотел возвращаться в ужасный сорок второй, хотелось опять прийти ранним июньским утром в свою родную деревню, румяным, молодым, с честно заслуженными орденами и медалями на груди, в руках он будет держать небольшую сумку и старый немецкий патефон, найденный где-то по дороге домой — по дороге победителя.

Ему вновь хотелось пойти работать на подшипниковую фабрику и встретить там свою «вторую половину», с которой он прожил всю свою жизнь и которая безвозвратно ушла два года назад, не выдержав прелестей современной жизни. Виссарион вспомнил тот момент, когда на руках у него очутился громко плачущий сверток, аккуратно подвязанный розовым бантиком… «Ну чиво рассэлся, старый русский пен!» — сказал Ибрагим, выбив лопату из рук старика, — «за работу!». Виссарион встал и продолжил своё занятие, вспомнив как первый раз набил морду своему однокласснику, пытавшемуся отобрать его спичечные коробки, из которых он строил домики и в которых он хранил разных жуков и мух. Он вспомнил как в школе, будучи подростком, поспорил с соседом по парте, что подойдёт и поцелует Люську Кузнецову со второй парты в щеку, и она ему ничего на это не скажет.

Вспомнил, как катал на велосипеде младшую сестру по улицам своей деревни, как та визжала, толи от восторга, толи от страха, что велосипед обрушится всей своей массой на землю и задавит рядом бегущего пса-Трезора, который изо всех сил радуясь, мотал хвостом. Виссарион вспомнил свой выпускной бал, как гулял с мальчишками и девчонками по узким сельским улочкам до самого страшного утра его жизни – утра двадцать второго июня сорок первого года. Виссарион, которому было уже тогда восемнадцать лет, ушел на фронт добровольцем, покинув деревню с надеждой когда-нибудь увидеть её маленькие одноэтажные домишки, услышать лай собак, кудахтанье куриц и стрекотанье кузнечиков, как в одну из лунных ночей, когда он вышел на крыльцо и тайком от родителей закурил папиросу. Виссарион вспомнил, как сидел в траншее под артобстрелом, боясь смерти и моля Бога, которого не было в его многострадальной Родине, обреченной на четыре года бесперебойного кровопролития, обо всем, что ему приходило в голову. В памяти всплыл первый бой, когда он, израсходовав все патроны, голыми руками задушил немецкого мальчишку испуганного не меньше чем он сам и что-то судорожно щебечущего на своём языке. Виссарион вспомнил, как потерял своего товарища Гришку Седых, которому пуля попала прямо в сердце, он обнаружил его потом, после боя, лежащего лицом в траве, по его затылку ползал жирный жук, не понимающий в тот момент всего горя происходящего.

Ему вспомнилась радостная новость победы под Москвой, много еще таких побед и кровавых потерь пришлось испытать Виссариону на войне. Он вспомнил тот радостный миг торжества по поводу взятия Рейхстага, как он палил в воздух, попадая в свод крыши здания, от которого при каждом выстреле откалывался маленький кусочек того, из чего состояла вся хитрая задумка войны. Виссарион вспомнил лицо матери, которая плакала от счастья, увидав своего сына целым и невредимым, он гулял всю ночь и всё утро, как в далёком, теперь уже, сорок первом, по улочкам деревни, пугая постоянно лающих собак и бабулек. Виссарион вспомнил, как отправился в большой город, для того чтобы заработать хоть немного денег и не умереть с голоду в разорённой войной стране.

На фабрике он сразу же влился в огромный разношерстный коллектив. Он получил небольшую квартирку возле городского кладбища, которого боялись они вместе с женой, стоя на балконе в теплый летний вечер, и не потому что на кладбище обитали сверхъестественные силы, а потому что деды сидящие у подъезда на лавочке всем громко заявили что в могилах, кроме трупов, обитают маньяки, насильники и убийцы, только и ждущие того момента, когда какая-нибудь, случайно забредшая душа, придет поплакаться на могилку к родственнику, после этого громкого заявления позже восьми вечера во дворе оставались лишь кошки и голуби, собирающиеся на ночлег.

Ему вспомнился аромат грузинского чая, налитого в стакан с алюминиевой ложкой на столе, а он сидел, соображая план дня грядущего, но умные мысли не лезли в голову, потому что в соседней комнате раздавался громкий плач его любимого сына Вани, никак не хотевшего подчиниться желанию своей матери, настоятельно уговаривающей его заснуть. Вспомнился тот почетный момент, когда его на фабрике наградили грамотой и премией, за сверхнормированное производство подшипников, после чего был оглушительный скандал, потому как Виссарион, вернувшийся под утро в нетрезвом состоянии, заявил супруге, что премии больше нет и что она осталась в одном из подпольных магазинчиков, что находятся в промышленной части города.

Время шло своей обыденной надоедливостью и скучностью: сын вырос, закончил школу, поступил в институт, у него появилась своя семья, свои дети — внуки Виссариона, которые не заходили к нему уже два с лишним года, лишь изредка объявляясь в трубке оранжевого телефона, стоящего на старом трельяже в узком коридоре. И вот прошёл уже тот день, после которого он стал жить один… Внезапно ему стало плохо, он выронил лопату и повалился на снег.

Через минуту все прошло, Виссарион поднялся, и было, хотел продолжить работу, но увидел, как вокруг собрались люди… Он попятился, увидев, что под ногами лежит он сам, бездыханный с морщинистым лицом и широко раскрытыми неизлучающими жизни глазами… Ибрагим было, хотел пнуть старика, чтобы тот вернулся к работе, но какая-то женщина с пакетом полным макарон, остановила его. Старик обнаружил, что его более никто не видит, точнее, видит, но видит того, что теперь лежал бездыханно, обратив свой взор в далёкие небеса, насквозь пропитанные своей, непревзойденной серо-голубой вечностью…

— www.braincoma.ru/creative/10/noname

Instagram: @alexandr__zubarev