Человек смешливый

Признаться, давненько я ничего не слышал о Хазанове. А когда узнал о предстоящем интервью с ним, то вспомнил одно лишь выступление Геннадия Хазанова околодвадцатилетней давности. Он имитировал цыпленка табака и какие-то другие вещи, рассказывал про попугая, который твердил хозяевам о дурных привычках их отпрыска... Зал не то что смеялся, он рыдал от хохота. Учитывая, сколько народу сидело и сидит у телевизоров во время трансляции выступления, я пришел к выводу, что буду разговаривать с человеком, который рассмешил всю страну. И вопрос типа «Где вы пропадали?» будет неуместен. Потому что Хазанов никуда не пропадал. Он здесь, с нами, и в этом вы можете убедиться сами.

Геннадий Викторович, когда вы хорошенько посмеялись последний раз от души, как говорится, а не из вежливости?

Я вообще очень смешливый человек. Как правило, меня смешат человеческие поступки. Но когда меня пытаются рассмешить специально — я плохой зритель. Хотя по жизни меня рассмешить нетрудно; если какая-то нелепость со мной произошла, или с моими друзьями, знакомыми... Конкретных примеров, с ходу, наверное, не вспомню... Обычно разыгрывают и смешат меня на первое апреля, но в нынешнем году меня в этот день не было в России. Я ждал рождения внучки. Так что в этот раз никто не разыгрывал... если не считать розыгрышем появление на свет моей внучки.

Интересно, какие чувства испытывает артист, когда публика хохочет над его словами, а кто-то из зрителей сидит с каменным лицом, будто вообще не понимает, о чем речь. Не возникало желания отвести его в сторонку и сказать все, что о нем думаете?

Знаете, раньше я был более категоричен в этом плане. Думал, будто все, что кажется мне смешным, должно быть смешным и для других. Но возраст сделал свое дело. Если зритель не смеется, значит, я не достигаю своей цели, поэтому не могу сказать, что это приносит мне радость... Но, может быть, у человека просто такие реакции, может, у него некое скрытое чувство юмора... Вообще, я считаю, что это связано с психикой; у людей, которые не смеются, есть какие-то нарушения. В приниципе, человек должен смеяться. Другой вопрос, над чем. Вот, к примеру, наши юмористические передачи, которые сегодня широко представлены на телевидении, у меня не вызывают даже улыбки. Но я ведь вижу, как люди смеются! Вероятно, у нас разные представления о смешном...

Сегодня российское кино, по словам одного из критиков, находится «в движении». Вам предлагают роли в кино?

Сказать, что такая уж длинная очередь за мной, я не могу. Думаю, что это связано, в основном, с расширением производства телевизионных сериалов. А для телесериалов нужны то ли какие-то другие типажи, то ли менее капризные артисты. А может, просто никому не приходит в голову предлагать мне роли в сериалах, потому что я и сам измучаюсь, и всех остальных измучаю... Тем не менее, я придумал сюжет полнометражной комедии, уже есть первый вариант законченного сценария. Этот вариант устраивает меня не более, чем на пятьдесят-шестьдесят процентов, поэтому еще много работы предстоит. Но я надеюсь, что дело будет доведено до конца. А просто сниматься в кино, констатировать свое появление на экране... Не вижу в этом никакого смысла. Каждая работа, которую я делаю, должна быть для меня осмысленной. В кинематографе специалистов и охотников показать себя и так достаточно.

Знаю, вы давно работаете над книгой «Монологи, не произнесенные вслух».Когда же мы ее почитаем?

После того, как мы с Парфеновым сняли сериал «Жил-был я», я почувствовал, что у меня нет потребности писать книгу. По-моему, не писатель за всю жизнь может написать всего одну книгу — книгу его жизни. Я не писатель. Но я артист, и у меня много способов самовыражения. От безделья не сохну.

Вы приехали в Челябинск со спектаклем «Слуга двух госпож». О чем он?

Если коротко, то это разговор о жизни, о смерти, о предательстве, корысти...

На сцене вы не один, и внимание зрителей не обращено лишь к вам. Нравится вам работать с партнерами?

Мне нравится работать на театральной сцене. Работа с партнерами — это сложный процесс. Я всю жизнь провел в режиме моноартиста, и для меня теперь складывается другая система координат, когда я должен думать не только о себе. Вообще, театральный закон сильно отличается от эстрадного. Я благодарю судьбу за то, что без малого пять лет назад она привела меня на театральную сцену. Спектакль этот, кстати, появился на свет в прошлом году в Челябинске, это была настоящая премьера. Вот прошел год, и мы вернулись.

Многие полагают, что в своем ремесле вы достигли вершины мастерства. Вы ощущаете себя, так сказать, добравшимся до вершины?

Спасибо, конечно, за столь высокую оценку... Но мне кажется, что я очень многого не умею. Если честно, работать над материалом я стал гораздо больше, чем в молодые годы. Думаю, что я сейчас где-то ближе к исходу двух третей от всех своих возможностей. Но, впрочем, жизнь покажет.

Возможно, я уже все в себе израсходовал, хотя мне так не кажется... Понимаете, совершенства не существует вообще. Так много интересного в моей профессии, чему успеть бы еще научиться. Иногда я сожалею, что поздно пришел в театр. А когда начинаю очень сильно сожалеть, то одергиваю себя: значит, именно так должна была сложиться моя жизнь. Посмотрим, сколько мне Господь отмерил театральной дороги.

Вы производите впечатление человека, уверенного в себе, и потому, вероятно, счастливого. Вы счастливы?

Наверное, нельзя сказать, что я абсолютно в себе уверен. Когда чувствуешь себя совершенно уверенным — это пограничная форма самоуверенности. У меня этого нет. Счастлив ли я? Вы знаете, чувствовать себя несчастным означает предъявлять претензии к Богу. А это как минимум неразумно. То, что тебе дано — это и есть твое счастье.