Научные концепции. Теоретическая обусловленность

Психология. Научные концепции. Теоретическая обусловленность

Любая теория, идея или концепция являются частью образа мира их авторов. Для психолога совершенно ясно, что теория, как образ мира, связана с организацией деятельности авторов и сторонников этой теории.Последователь А.Н.Леонтьева постарается определить направленность теорий на реализацию определенных мотивов, ученик П.Я.Гальперина может рассмотреть рассогласование деятельности теоретика „по второму типу ситуаций“, где образ мира возникает как „запасное поле“ для ориентировки деятельности при ее неуспехе.

Теория — это не просто отражение, а отражение, заменяющее реальность для выстраивания конкретной деятельности. Содержание образа зависит от функции ориентировки деятельности, от рассогласования между схемой действия, с одной стороны, и ситуацией действия, с другой. Любители З.Фрейда могут определить в научных концепциях подсознательные мотивы и комплексы, а сторонники К.Юнга раскроют архетипы, проявившие себя в идеях и взглядах авторов теорий.

Имея такое богатство психологических методологий, мы можем увидеть более глубокие основания теоретических споров и построений, чем их видят сами участники научных дискуссий. Все это вполне может быть применено и к концепциям психологии.

Субъективные мотивы психологических концепций.

Можно сколь угодно спорить о том, действует ли„ внешнее через внутреннее“, как считал С.Л.Рубинштейн или субъект психики сам по своей логике строит образы, как считал А.Н.Леонтьев. Но сегодняшний психолог должен постараться выяснить мотивы этой дискуссии: почему А.Н.Леонтьев строил именно „такую“ теорию, утверждал идентичность строения внешней и внутренней деятельности, говорил о интериоризации и экстериоризации, а С.Л.Рубинштейн отрицал эти теоретические образы и строил иные? Ведь за их концепциями стояли реальные механизмы возникновения этих концепций, реализовались живые человеческие мотивы.

А.Н.Леонтьев создает теорию восприятия, резко отличающуюся от ленинской „теории отражения“. У Леонтьева образ конструируется по субъектной логике деятельности, что у Ленина всегда вызывало агрессивное „теоретическое“ неприятие. Ленинские мотивы понятны. Если образ не есть прямая копия реальности, а зависит от субъекта, то очевидно, опасно разрушать мир, исходя из состояния своего образа мира. Тогда следует искать корни отрицания общества в организации самого отрицающего субъекта.

А.Н.Леонтьев хочет отстоять субъективность индивида. Но для этого он делает парадоксальный ход. Он критикует закон „специфических энергий органов чувств“ И.Мюллера именно за подтверждение факта субъективности ощущений. Хотя факт зависимости ощущения от того органа, который получает импульс энергии, вряд ли можно опровергнуть. А как же иначе, если качество ощущения воспринимается лишь в центральной зоне анализатора, а всякое воздействие, независимо от характера импульса, преобразуется в электро-химический ток по нерву. Все многообразие модальностей ощущений возникает на основе либо электро-магнитных импульсов (свет, тепло, вкус, запахи), либо механических вибраций (звуки, осязание). Многобразие чувств определяется сложностью субъекта, а не многообразием воздействующих стимулов. Богатство наших чувств определяется проблемами регуляции нашей деятельности.

Критикуя И.Мюллера, А.Н.Леонтьев защищает себя от критики, за позиции, близкие к Мюллеру. В концепциях и текстах А.Н.Леонтьева скрыто множество логических трюков и подтекстов. Надо было суметь получить Ленинскую премию за теорию, противостоящую позициям Ленина. А нам нужно уметь видеть за теоретическими построениями живые человеческие хитрости.

Противостояние психологии и науки. Амбиции науки.

Психологический подход позволяет нам оценить не только мотивы теоретизирования, но и принципы построения теорий, выраженные в наука х. И здесь мы сразу оказываемся в оппозиции к большинству тех взглядов и требований к построению теорий, которые положены в основу научного теоретизирования. Ведь знаменем и кредо науки является устранение субъективности, стремление представить идеи и концепции как „истинно объективный“ взгляд на реальность. Поэтому изложение теорий в науке исключает раскрытие тех сомнений и переживаний, которые предшествовали построению теорий. Ученый излагает теорию как строгое и завершенное построение абстрактного ума. Он старается полностью скрыть субъективность своих построений, мотивы и эмоции, наполнявшие процесс и содержание теоретизирования.

Следует заметить, что такое „объективное“ теоретизирование характерно именно для западной европейской цивилизации. И сама наука , как социальная, регламентированная принципами деятельность, является порождением этой цивилизации. Научная деятельность как таковая возникла на основе мотивов овладения миром, покорения природы умом и волей человека. Эти мотивы развивались в религиозном мироощущении. Иудаизм и христианство представляли человека подобным Богу- творцу, а мир — созданным волей Бога, слишком похожего на человека. Ценности овладения миром, покорения природы волей человека не принимались восточными религия ми. Они непонятны индуизму, даосизму или буддизму. Они слабо восприняты исламом. Научная деятельность и сегодня импортируется на Восток вместе с ценностями западной цивилизации.

Научные концепции формировались на мотивах покорения мира. От агрессивной практики завоевывания рынков и территорий наука получала и получает материальную поддержку. Научная деятельность достаточно амбициозна в своих мотивах. Ученый стремится с помощью своей логики и своих концепций максимально овладеть всем, что берется исследовать. Либо мир покоряется технологии науки, либо эта технология признается негодной. Тогда на смену слабой логике и концепции приходит более мощная, отвечающая максимальным претензиям на умственное овладение миром. Так проникали в сознание людей концепции Н.Коперника и А.Эйнштейна, З.Фрейда и Ж.Пиаже, вытестнявшие теории своих предшественников, Схемы науки явились интериоризацией европейских акций покорения природы, материков, социальных и физических процессов.

Покорительные, амбициозные мотивы отразились на многих базовых идеях и принципах науки. К ним прежде всего нужно отнести логику атомизма и материализм в форме сенсуализма. Здесь обосновывалась сама возможность покорять и властвовать. Сенсуализм придавал статус реальности только тому, что имело возможность предстать перед ощущениями и отрицал реальность неощущаемых явлений. Право объектов на существование было поставлено в зависимость от способности людей воспринимать эти объекты. Человек заявил себя Богом, от способности которого что-либо ощущать зависело само признание реальности вещей. Такие амбиции были абсолютно чужды восточной мудрости, всемерно подчеркивающей ограниченность прямого восприятия вещей.

Атомизм же позволял объявить началом и основой мира не Бога, дао, дух или что- либо еще безмерное и не покоряемое, а маленькие атомы. Все сложное объяснялось простым, а овладеть простым было нетрудно. Это открывало европейцам оптимистические надежды на возможную власть человека над природой. Атомизм представляет формирование предметов по аналогии с конструированием вещей человеком. Из простых и непритязательных деталей составляется весь мир. Из отдельных молекул синтезируется живой организм. Здесь нет фатальной логики саморазвития целостности мира. Предполагается, что в принципе из элементов человек сможет конструировать все, что угодно: клонировать людей, строить „светлое“ будущее общество, управлять природой. Все сложное создается из малого, а над малым источником люди могут властвовать в роли управляющего богоподобного субъекта.

Так же и вечная война материализма и идеализма практически не может быть понятна, если не видеть в ее основе мотивацию. Понятие „материя“ у В.Ленина мало чем отличается от гегелевского „абсолютного духа“ или восточного „дао“, кроме одной прибавки: „и дается нам в наших ощущениях“. А в остальном — характеристика „духа“ и „материи“ сходная. Это реальность, „вне нас и независимо от нас порождающая мир в своем развитии“. Но именно вопрос о том, „дается“ ли материя в ощущениях или нет, задает нам позицию по отношению к миру. Можем ли мы его полностью взять и покорить, или мы слабы и неспособны? Можем ли мы разрушать мир „до основания“, а затем воссоздавать его по нашим планам? Это вопрос мотивации и амбиции, вопрос покорности или нахальства.

В теориях материализма и идеализма можно проводить исследование детского „эдипова комплекса“ с разной формой претензий философов на овладение „матерью“, можно видеть то, что определяется мотивами философа, связанными с формированием стремления к власти или, наоборот, склонностью к сохранению мирового порядка. Любопытно заметить, что, согласно наблюдению ряда прихологов, у многих восточных народов „эдипов комплекс“ не формируется в силу особой организации семьи. Как-то своеобразно это согласуется с отсутствием в восточной культуре споров между „материализмом“ и „идеализмом“.

Instagram: @alexandr__zubarev