Я - хуже всех?

Покаяние и комплекс неполноценности

О том, действительно ли Православие развивает в человеке комплекс неполноценности, где грань между смирением и самоедством и когда стремление к самоуничижению превращается в патологию, мы беседуем с известным психиатром и поэтом из Одессы Борисом Херсонским.

«Православные» комплексы

— Борис Григорьевич, где грань, за которой покаяние, попытка смириться переходит в патологический комплекс вины и ощущение собственной никчемности?

— Мне кажется, что сам человек не в состоянии отметить эту границу: она может быть почти неуловима и пролегает не внутри, а вовне — в отношении к другим людям, к ближнему.

Есть один верный критерий: пока самоумаление ведет к близости с другими, доброжелательности, умению прощать — о патологии не может быть речи. А если человек отворачивается от других, целиком уходит во внутренний мир, утрачивает радость жизни, окончательно осуждает себя самого, не пытаясь ничего исправить, — перед нами уныние, депрессия — на профессиональном нашем языке. И, разумеется, хоть в депрессии есть и «плотский уровень» (страдает, скажем, обмен серотонина), но не видеть в ней душевной и духовной составляющих означает оставаться на уровне примитивного материализма.

— Среди православных депрессия на такой почве действительно встречается чаще, чем среди других людей?

— Не думаю. Первая половина моей врачебной практики проходила в условиях почти тотального атеизма. Но в депрессивных пациентах и в людях с комплексами недостатка не было. Сейчас количество верующих увеличилось на два порядка. И если бы религия действительно всерьез была патогенным фактором, то это повлияло бы на общую частоту депрессивных состояний. А она остается прежней…

Чувство ущербности — откуда оно?

— Давайте разберемся в определениях: комплекс неполноценности, низкая самооценка и комплекс вины — это одно и то же? Если нет, то в чем разница?

— Термин «комплекс неполноценности» вошел в психологическую литературу с легкой руки австрийского психиатра Альфреда Адлера, наряду с «комплексом превосходства» и «социальным чувством». Комплекс неполноценности, как и многие иные комплексы, не выдумка, а психологическая реальность.

— Откуда он берется?

— Он возникает из постоянного соотнесения себя с другими людьми. Возможно, впервые — в раннем детском возрасте, когда маленький «царь вселенной», вокруг которого вращался мир, внезапно осознает себя слабым, беспомощным и ничтожным существом. Фигуры взрослых и старших детей вырастают до гигантских размеров. В каком-то смысле детство — это путешествие Гулливера в страну великанов.

И даже сравнявшись с великанами в росте, человек продолжает чувствовать себя ничтожным и беспомощным: всегда рядом будут люди сильнее и значительнее его. Комплекс неполноценности подпитывается чувством зависти и страхом отвержения. В религиозном отношении это зависть к Богу. Желание «у Бога отнять небеса» (слова из советской песни). При ясном понимании, что Богу завидовать невозможно: если Его нет, то как завидовать «нулю», который «проповедуют атеисты» (Ф. Достоевский). Если же Бог есть, то человек всегда будет ничтожен перед Тем, для Кого звезды — искры.

Я думаю, что сам по себе комплекс неполноценности не патология, а часть нормального отношения человека к миру. Гораздо большее количество проблем порождает комплекс превосходства, он же — гордыня, он же прелесть в старом понимании этого слова — прельщение.

— А разве комплекс неполноценности — не обратная сторона гордыни? Ведь в таком состоянии человеку нужно постоянно чем-то подпитывать свое самолюбие...

— Нет, не обратная. Хотя внешние результаты близки: человек избегает общения. Но в первом случае он считает себя недостойным, боится провала, боится быть отвергнутым. А в случае комплекса превосходства он — выше всех и не хочет опускаться до общения с теми, кто его заведомо не поймет.

— В первом случае — тщеславие, во втором — гордыня?

— Да. Тщеславие направлено на коммуникацию, оно нуждается в поддержке извне. Гордыня — личное дело человека, он и так считает, что всё о себе знает, а все остальные — ниже его, так что их мнения не имеют значения. Конечно, это схематичное объяснение.

— Когда Вы говорите, что комплекс неполноценности не патология, а часть нормального отношения к миру, что Вы имеете в виду?

— Человек, правильно относящийся к миру, осознает ограниченность своих возможностей. В том числе и ограниченность своего разума. То есть он понимает, что не всемогущ, не всеведущ. И уж точно — не всеблаг...

— Осознание ограниченности своих возможностей и комплекс неполноценности — тождественны, таким образом?

— В известном смысле. Но закомплексованному человеку осознание ограниченности возможностей начинает мешать в повседневной жизни. То есть приводит к социальным фобиям. Например, так: «Я не смогу этого сделать, потому что я плохой»; или, скажем, «я не буду участвовать в благотворительной программе просто потому, что меня никто не послушает и дело только проиграет». Это признак того, что граница нормы уже пройдена.

— Что нужно для преодоления таких установок?

— Комплекс неполноценности требует компенсации и сверхкомпенсации. Речь идет о достижениях, об успехах в соревновании. К примеру, пишут о комплексе Демосфена, у которого был дефект речи. И он стремился сверхкомпенсировать его, пытался говорить, набивая рот галькой, то есть работал над собой, терпеливо исправлял свой дефект и в итоге стал оратором. Похожая история случилась с самим Адлером. Он не успевал по математике и должен был быть отчислен из гимназии. Чувство неполноценности заставило его взяться за дело, и он стал первым учеником.

Кстати, Адлер писал, что компенсации может быть на «полезной стороне жизни» и на «бесполезной», «темной». Иными словами, хулиганство в школе — частая форма компенсации недостаточных успехов в обучении.

— Но ведь это не преодоление проблемы, а преодоление ее симптомов. Не становится ли человек таким образом болезненно зависимым от своих успехов и неудач?

— Об этом и речь. Компенсация всегда предусматривает соревновательность и ориентацию на достижение. Если успеха не будет, то комплекс, разумеется, вернется с новой силой.

— Стало быть, он неистребим? Но ведь у смиренного человека вроде бы комплексов быть не должно...

— У смиренного человека в идеале — не должно. Но путь к этому — духовный и очень напряженный, приступы депрессии и самоуничижения часты на этом пути.

Другой разговор, что в жизни верующего это нормально, поскольку в его мировоззрении присутствует вертикальное измерение: он видит перед собой цель, видит идеал — Христа, и земную жизнь воспринимает как борьбу за то, чтобы приблизиться к этому идеалу. «Я буду умаляться, а Христос во мне — расти».

— Как не скатиться к тому, чтобы в своем самоумалении и попытках «смириться» начать смаковать чувство собственной никчемности?

— Меньше думать о себе. Адлер говорил, что королева безобразия — все равно королева. Смакование собственной никчемности в этом смысле мало отличается от смакования собственного величия.

На волоске от лицемерия

— Давайте перейдем к чувству вины — это, казалось бы, обычное состояние православного человека…

— Комплекс вины куда глубже комплекса неполноценности и имеет более четкий религиозный оттенок. Достаточно сказать, что для преодоления неполноценности необходимо соревнование, совершенствование, компенсация. А для преодоления чувства вины — искупление и прощение.

— Действительно ли православная традиция покаяния провоцирует комплекс вины?

— В некотором смысле — провоцирует. Но это не значит, что православное понимание покаяния заведомо неправильное. Ведь первые слова в Евангелии говорит не Христос, а Иоанн Креститель, и это — слова о покаянии: Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное! Потребность в покаянии вытекает из ощущения близости Христа.

Осознание своей личной греховности — отправная точка духовного роста. Христианство вообще не религия самодовольных и самоуверенных. И, если можно так выразиться, стиль нашей духовной жизни направлен на преодоление наших несовершенств с помощью Божией. Но ведь нужно знать, что именно ты преодолеваешь? Совесть — тонкий инструмент, который должен быть правильно настроен. Вот православная аскетика, молитва — это своеобразный настройщик души.

В ежедневных молитвах, в последовании богослужений постоянно подчеркивается наша греховность и виновность перед Богом. Покаянный 50-й псалом мы читаем ежедневно: Вот, я в беззаконии зачат и во грехе родила меня мать моя…

В молитве перед Причастием — называем себя первыми от грешников. А текст Великого покаянного канона Андрея Критского, в котором наша душа приравнивается к душам всех библейских грешников и злодеев, включая Ламеха, похвалявшегося перед женами смертоубийством?

В молитвах при чтении Псалтири от имени усопшего произносятся самообвинения в таких грехах, которых покойный, может быть, и не знал… А есть еще и знаменитое «Покаяние скитское». Эта весьма поэтичная молитва, имевшая, по-моему, хождение преимущественно в старообрядческой среде, содержит такой список грехов, что удивляешься, как в него не попали вдох и выдох.

— Выходит, нормально для православного считать себя самым грешным, считать, что он — ничто, просто орудие, что он действительно хуже всех?

— Я бы не назвал такое отношение к себе подлинно православным. Какой тут простор для лицемерия! Вспоминаю рассказ Куприна «Мирное житие», в котором подлый человек с удовольствием слушает канон Андрея Критского. Он представляет себя смиренным и очень православным, но при этом обдумывает донос, слушая покаянный канон. И не чувствует противоречия.

Это, в некотором смысле, весьма знакомый мне тип.

— То есть опасность надеть на себя «маску смирения» касается всех, кто проходит через покаяние...

— Да, и подчеркнуто «смиренный» человек на поверку легко может оказаться жестким, негибким, да и недобрым. Я несколько раз имел дело с подобными людьми. Пример. Какое-то время тому назад я формально руководил православным центром милосердия. Формально, потому что моя «заместительница» отличалась редким своеволием и блокировала любые мои начинания, не забывая каждый раз просить прощения с опущенными глазами… Естественно, прощение она получала столь же формальное, сколь и просьба о нем. Я считаю, что дело, которым мы занимались, от этого пострадало сильно…

С точки зрения психологии маска — это норма. А с духовной точки зрения — что может быть хуже лицемерия? Горе вам, фарисеи лицемеры! — это ведь наиболее частая инвектива, которую мы слышим из уст Спасителя.

— Если человек на самом деле себя самым плохим не считает, но продолжает говорить «я грешный, я хуже всех», это обязательно приводит к внутреннему конфликту и лицемерию?

— Не совсем. Парадоксально, но лицемер как раз и не переживает внутреннего конфликта и, со своей точки зрения, — совершенно здоров. И, следовательно, никогда не обратится к психологу. У него прекрасно работают механизмы психологической защиты. В каком-то смысле жизнь для такого человека — маскарад, он может радоваться тому, что маска ему к лицу, что она лучше, чем другие маски. Психологи говорят о «масках», о «ложном я». Совсем недавно прочел статью известного детского психолога Дональда Виннекота на эту тему. Он считает доминирование ложных представлений о себе весьма опасным состоянием. Не то чтобы человек от этого заболеет. Он просто не проживет свою жизнь…

— В каком смысле?

— Он будет все время гнаться за несуществующим идеалом, пытаться соответствовать некоему образу себя, который сложился у него в голове и который он считает достойным одобрения окружающих людей.

— Может ли вообще самообвинение — нелицемерное — считаться нормальным, здоровым состоянием человека?

— Самообвинение — обычное состояние души того, кто вникает в смысл богослужебных текстов и стремится в молитве отождествить себя с окончательно падшим грешником. Но зачастую бывает, что мы чрезмерно подчеркиваем свою греховность — это значит, что мы либо скользим по поверхности покаянных молитв, не понимая и не вслушиваясь, либо это какой-то внутренний протест...

Во всем нужна мера. Погрязать в мыслях о грехах столь же опасно, как и погрязать в грехах. Только опасности разные.

— Но как в таком случае относиться к словам покаянных молитв, если ты их искренне не можешь принять на свой счет?

— Иногда это нужно глубоко прочувствовать. Для того чтобы воззвать из глубины. Но это уже далеко от психологической тематики, я бы эти вопросы оставил духовнику.

Смирение и/или достоинство?

— А что такое смирение на языке психологии?

— Мне кажется, что это спокойное состояние души, готовность принять любые испытания. Психологи скажут «высокая фрустрационная толерантность», но на вопросы о смирении отвечать нашими терминами не подобает. Кроме того смирение предполагает готовность спокойно и правильно действовать с другими людьми, «никого не огорчая и не смущая», как говорится в молитве последних оптинских старцев.

Нарциссизм, болезненная обидчивость, раздражительность — все это противоречит понятию смирения. О смирении можно сказать почти то же, что апостол Павел говорит о любви — не превозносится, не ищет своего...

— С точки зрения психологии какой позитивный момент есть в смирении и покаянии?

— В самоумалении есть серьезная доля реальности. Мы ведь не только считаем себя грешниками. Мы действительно таковы. Наши достижения тоже не столь велики. И мир наш не столь совершенен. И все мы бессильны перед величием Бога и Его творения. А умение видеть себя в мире таким, какой ты есть в действительности, — великое дело. В конце концов, самоконтроль и трезвый взгляд на себя — это именно то, что должен выработать у своего клиента хороший психолог.

Есть, впрочем, психологические направления, которые побуждают человека забыть страх и упреки совести, открыто выражать свою враждебность и агрессию. Но я к этим направлениям не принадлежу.

— Искореняя свои недостатки, умаляя себя, верующий человек, выходит, не имеет права замечать свои достоинства и придавать значение своим успехам? Мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать (Лк 17:10)...

— Скорее — не должен акцентироваться на своих успехах, но, конечно, каждый человек свои успехи замечает. И неужели верующий не может оценить то, что делает? Другой разговор, что верующий знает цену этим успехам. И что мы не имеем права трубить на всех перекрестках о «благодеяниях», совершенных нами. Мы не носимся со своей самооценкой как с писаной торбой. В каком-то смысле, в идеале, вера должна быть прививкой против нарциссизма.

Вот что важно! Не искать побед во взаимоотношениях с Богом. Вот финал стихотворения Рильке, переведенного Пастернаком:

Кого тот Ангел победил,

Тот правым, не гордясь собою,

Выходит из такого боя

В сознаньи и расцвете сил.

Не станет он искать побед.

Он ждет, чтоб высшее начало

Его все чаще побеждало,

Чтобы расти ему в ответ.

— А слова: «Все плохое во мне — от меня, все хорошее — от Бога» — позиция слабого, пассивного человека?

— Не стоит всерьез говорить об этом. На мой взгляд, такая формулировка вступает в противоречие с известными словами Христа: Царство Божие — внутри вас.

А представление о том, что верующий заведомо неполноценен, слаб — оскорбительно и не соответствует реальности. Список великих верующих настолько огромен, что нет даже смысла обсуждать этот вопрос.

— Не страдает ли чувство собственного достоинства, индивидуальность человека оттого, что он старается смиряться и не придает значения своим успехам?

— Индивидуальность — никоим образом! Она описывается тысячью психологических характеристик, и нарциссически раздутая самооценка лишь в патологии может быть названа ведущей из них. Аккуратность, педантизм, сдержанность, импульсивность — разве зависят эти черты от самоумаления?

— А чувство собственного достоинства?

— Смирение и признание собственных грехов и слабостей не умаляет достоинства человека, а просто снимает этот вопрос. Потому что, с точки зрения верующего, если Бог «немного умалил его пред ангелами, славою и честью увенчал его» — не в этом ли высшее достоинство человека? Не в неуничтожимом ли образе Божием?

Что делать?

— Каков признак того, что верующему пора бороться с комплексом вины? И с чего начать, если ты привык в себе копаться и выискивать собственные недостатки?

— Критерий может быть таким: если ты начинаешь себя ненавидеть и при этом отдаляться от людей, замыкаться в себе, то пришла пора бороться уже не с собой, а с ненавистью к себе. И с отчуждением от окружающих. И думаю, что начать нужно с попытки совладать с этим самостоятельно. Вдумчивый и не слишком строгий духовник может здесь быть хорошей опорой. Но иногда необходимо обращение к психологу, реже — к психиатру. Верующему христианину поможет психотерапевт, с уважением относящийся к духовному миру своего клиента. В идеале — если этот специалист сам верующий. Но вовсе не обязательно.

— Многие сомневаются, что психология может быть полезна верующему. Ведь есть священники, с которыми можно поговорить, посоветоваться…

— Есть простой ответ: по вопросам душевной жизни — лучше обращаться к психотерапевту, по вопросам духовной жизни — к духовнику. Сложность начнется, когда мы станем определять границу...

— Вопросы, которые мы обсудили, — чувство вины и чувство собственной неполноценности — куда относятся? К духовной или душевной сфере?

— И к тому, и к другому. Все зависит от уровня. Если я чувствую вину перед другом — к душевному. Если я чувствую себя виноватым, безвозвратно погибшим перед Богом — это уже другое…

Автор: ПОСАШКО Валерия