s70 » 18.10.2017 20:10:59
Лэнгдон держал в руке предмет, на удивление увесистый для своих размеров. Это был узкий металлический цилиндрик сантиметров пятнадцати в длину, гладко отшлифованный и закругленный с обоих концов, как миниатюрная торпеда.
– Пока не дошло до беды, рекомендую взглянуть на него с другой стороны, – посоветовала Сиена с натянутой улыбкой. – А то вдруг уроните. Вы ведь называли себя профессором символогии, не так ли?
Лэнгдон
льптора, и он пригласил талантливого паренька пожить во дворце Медичи, где тот мог оттачивать свое мастерство среди живописных шедевров, в атмосфере утонченной поэзии и высокой культуры. Подопечный Медичи быстро пошел в гору и в итоге изваял две самые знаменитые скульптуры в истории – «Пьета» и «Давид». Сегодня мы знаем его как Микеланджело – этого гениального творца иногда называют величайшим даром, который человечество получило от Медичи.
С учетом страстной любви Медичи к искусству, подумал Лэнгдон, члены этой семьи вряд ли огорчились бы, узнав, что здание перед ним – изначально оно служило Медичи конюшнями – превратилось в пышущий творческой энергией Институт искусств. А когда то этот спокойный уголок, теперешний приют молодых художников, был избран для постройки конюшен по причине своей близости к самому лучшему во всей Флоренции участку для верховой езды – садам Боболи.
Лэнгдон покосился налево – туда, где из за высокой стены выглядывали верхушки деревьев. Теперь по просторам садов Боболи любили гулять туристы. Лэнгдон почти не сомневался, что если им с Сиеной удастся проникнуть за ограду, они сумеют пересечь весь парк незамеченными и таким образом миновать Порта Романа. В случае чего в этом обширном парке есть где укрыться: леса, лабиринты, гроты, нимфеи… Мало того, пройдя сады Боболи насквозь, они очутятся у палаццо Питти – каменной цитадели, откуда Медичи во время оно управляли всем своим великим герцогством. Сейчас же этот дворец со ста сорока залами превратился в одну из главных туристических достопримечательностей Флоренции.
Если мы доберемся до палаццо Питти, подумал Лэнгдон, до моста в Старый город будет рукой подать.
С деланным безразличием Лэнгдон кивнул на высокую стену парка.
– Как нам попасть в Сады? – спросил он. – Хочу показать их сестре, а в институт мы еще успеем.
Парень с татуировками покачал головой:
– Отсюда не попадете. Вход далеко, у палаццо Питти. Вам придется проехать через Порта Романа и обогнуть парк.
– Чушь собачья! – выпалила Сиена.
Все, включая Лэнгдона, повернулись и уставились на нее.
– Не гоните, ребята! – Она хитро ухмыльнулась студентам, поглаживая свой белокурый хвостик. – Хотите сказать, что вы никогда не забираетесь туда покурить травку и повалять дурака?
Студенты переглянулись, а потом дружно расхохотались. Парень с татуировками был совершенно сражен.
– Мэм, вы просто обязаны здесь преподавать, – заявил он. Затем подвел Сиену к углу дома и показал за него, на автомобильную парковку. – Видите вон тот гараж слева? За ним стоят козлы. Залезаете по ним на крышу и спрыгиваете со стены на ту сторону.
Сиена уже шагала туда. Обернувшись на ходу, она глянула на Лэнгдона с насмешливой улыбкой.
– Пошли, братец Боб. Или ты уже слишком стар, чтобы лазить через заборы?
Глава 22
Женщина с серебристыми волосами прислонилась головой к пуленепробиваемому окну фургона и закрыла глаза. Все вокруг нее плыло. Ее мутило от препаратов, которые ей велели принять.
Мне нужен врач, подумала она.
Однако ее вооруженный сопровождающий получил строгий приказ: игнорировать все ее нужды, пока задание не будет успешно выполнено. Судя по доносящимся до них звукам, вокруг царил такой хаос, что до этого было еще далеко.
Ее головокружение усилилось, и ей стало трудно дышать. Борясь с очередным приступом тошноты, она вновь спросила себя, каким образом жизнь привела ее на эту сюрреалистическую развилку. Ответ был слишком труден, чтобы найти его в таком лихорадочном состоянии, но она твердо знала, где все это началось.
В Нью Йорке.
Два года тому назад.
Она прилетела в Манхэттен из Женевы, где уже почти десять лет занимала весьма завидный и престижный пост – директора Всемирной организации здравоохранения. Как специалиста по эпидемиологии и инфекционным болезням ее пригласили в ООН прочесть лекцию о предотвращении пандемий в странах «третьего мира». Рассказывая о методах раннего обнаружения болезней и о планах лечения, разработанных ВОЗ и другими организациями, она излучала уверенность и оптимизм.
После лекции она задержалась в вестибюле, чтобы перемолвиться словечком с несколькими учеными. Внезапно их беседу прервал сотрудник ООН с бейджиком, указывающим на его высокий дипломатический ранг.
– Доктор Сински, нам только что звонили из Совета по международным отношениям. Один человек хочет с вами поговорить. Машина ждет.
Озадаченная и слегка встревоженная, доктор Элизабет Сински извинилась перед собеседниками и взяла свою небольшую сумку. Пока лимузин, в который она села, катил по Первой авеню, ее беспокойство росло.
Совет по международным отношениям?
Как и все остальные, Элизабет Сински кое что о нем слышала.
СМО был основан в 1920 х годах как частный «мозговой центр», и с тех пор в нем перебывали в качестве членов чуть ли не все госсекретари, с полдюжины президентов, большинство директоров ЦРУ, сенаторов и судей, а также представители знаменитых финансовых династий вроде Морганов, Ротшильдов и Рокфеллеров. Благодаря такому уникальному сочетанию интеллекта, капитала и политического влияния Совет по международным отношениям приобрел репутацию «самого влиятельного частного клуба в мире».
Будучи директором Всемирной организации здравоохранения, Элизабет привыкла иметь дело с сильными мира сего. Долгий стаж работы в ВОЗ вкупе с врожденной прямотой заслужили ей широкое признание: недавно крупный новостной журнал даже включил ее в число двадцати самых влиятельных людей планеты. «Лицо мирового здоровья» – гласила подпись под ее фотографией, и Элизабет это слегка позабавило, поскольку в детстве ее преследовали болезни.
Ребенком она страдала от жестокой астмы и в шесть лет прошла курс лечения высокими дозами многообещающего нового лекарства – первого из введенных в оборот глюкокортикостероидов, или стероидных гормонов, – после чего астматические симптомы исчезли без следа. К сожалению, у чудо лекарства были и побочные эффекты, и проявились они лишь годы спустя, когда Сински переступила рубеж полового созревания… но так и не дождалась менструации. Она навсегда запомнила ту тяжелую минуту, когда врач сказал ей, девятнадцатилетней, что ее репродуктивной системе нанесен непоправимый вред.
Элизабет Сински не суждено было иметь детей.
Со временем рана затянется, сказал врач, но горечь и ощущение пустоты в ее душе не исчезали, а, наоборот, росли. Беда была еще и в том, что лекарство, которое лишило Элизабет шанса родить, никак не повлияло на заложенный в ней природой материнский инстинкт. Десятилетиями она подавляла в себе это несбыточное желание, и даже теперь, в шестьдесят один год, при виде мамы с малышом у нее всегда щемило сердце.
– Мы почти на месте, доктор Сински, – сообщил водитель лимузина.
Элизабет пробежалась гребешком по своим длинным серебристым локонам и мельком глянула в зеркальце. Не успела она собраться с мыслями, как машина остановилась и водитель распахнул дверцу, помогая ей выйти на тротуар в фешенебельном районе Манхэттена.
– Я подожду здесь, – сказал он. – Когда закончите, отвезу вас в аэропорт.
Нью йоркская штаб квартира Совета по международным отношениям занимала скромное здание в неоклассическом стиле на углу Парк авеню и Шестьдесят восьмой улицы. Когда то в нем жил нефтяной магнат из «Стандард ойл». Оно безупречно вписывалось в благородный окружающий ландшафт, ничем не выдавая своего нынешнего уникального статуса.
– Доктор Сински! – приветствовала ее администратор, представительная дама. – Сюда, пожалуйста. Он вас ждет.
Хорошо, но кто это – он? Следом за администратором она прошла по роскошному коридору к закрытой двери. Коротко постучав, дама распахнула ее и жестом пригласила Элизабет войти.
Элизабет переступила порог, и дверь за ее спиной тут же затворилась.
В маленькой комнате для совещаний царил полумрак – единственным источником света был включенный видеоэкран. На его фоне вырос силуэт высокого, худощавого человека – лица его она не видела, но от всей фигуры так и веяло властностью.
– Доктор Сински, – прозвучал резкий голос незнакомца. – Спасибо, что приехали. – Едва уловимый акцент навел Элизабет на мысль, что перед ней уроженец Швейцарии, а может быть, Германии. – Прошу садиться, – предложил он, показывая на стул почти в центре комнаты.
А представиться? Элизабет села. Странное изображение на экране отнюдь не умерило ее тревоги. Что это за чертовщина?
– Я был на вашем выступлении сегодня утром, – заявил незнакомец. – Мне пришлось проделать большой путь, чтобы вас послушать. Не скрою, это было весьма впечатляюще.
– Спасибо, – ответила она.
– Да будет мне позволено добавить, что вы гораздо красивее, чем я предполагал… несмотря на ваш возраст и близорукий подход к глобальным проблемам здравоохранения.
Элизабет растерялась. Заявление незнакомца было хамским вдвойне или даже втройне.
– Прошу прощения, – сказала она, вглядываясь в темноту. – Кто вы такой? И зачем вы меня позвали?
– Извините за неудачную попытку пошутить, – сказала тень. – А почему вы здесь, вам объяснит вот эта картина.
Сински перевела глаза на экран. Перед ней было людское море, множество нагих страдальцев – они карабкались друг на друга, образуя гигантскую кучу переплетенных тел.
– Великий художник Доре, – провозгласил незнакомец. – Благодаря ему мы можем воочию наблюдать ужасы, которые описал спустившийся в ад Данте Алигьери. Ну как, нравится? Надеюсь, что да… потому что именно это и ждет всех нас. – Он сделал паузу, медленно приближаясь к ней. – И позвольте мне объяснить почему.
Он продолжал надвигаться на нее, как будто становясь выше с каждым шагом.
– Если я возьму этот листок и разорву надвое… – Он остановился у стола, взял лист бумаги и с громким треском разорвал его пополам. – А затем сложу половинки вместе… – Он произвел это действие. – А затем повторю то же самое… – Он вновь разорвал бумагу на две части и положил одну поверх другой. – У меня получится стопка бумаги в четыре раза толще листа, с которого я начал, верно? – Его глаза словно тлели в полумраке комнаты.
Элизабет не нравились его снисходительный тон и агрессивная манера. Она ничего не ответила.
– Говоря гипотетически, – продолжал он, придвигаясь еще ближе, – если толщина первоначального листа бумаги составляет всего одну десятую миллиметра и я повторю свою процедуру… ну, скажем, пятьдесят раз… знаете, какой толщины выйдет стопка?
Элизабет вспыхнула.
– Знаю, – сказала она с большей враждебностью, чем намеревалась. – Ее толщина будет равна одной десятой миллиметра, умноженной на два в пятидесятой степени. Это называется геометрическая прогрессия. Могу я спросить, зачем меня сюда притащили?
Незнакомец ухмыльнулся и одобрительно кивнул:
– Правильно. А могли бы вы прикинуть, что получится в результате? Если одну десятую миллиметра умножить на два в пятидесятой степени? Знаете ли вы, какой толстой окажется эта стопка? – Он запнулся буквально на миг. – После всего лишь пятидесяти удвоений наша стопка бумаги вырастет… почти до самого Солнца.
Для Элизабет в этом не было ничего удивительного. С невероятной мощью геометрической прогрессии она постоянно сталкивалась в своей работе. Стремительное распространение заразы… репликация инфицированных клеток… предполагаемая смертность.
– Извините за бестолковость, – сказала она, уже не пытаясь скрыть раздражение, – но я не понимаю, к чему вы клоните.
– К чему я клоню? – Он отпустил сухой смешок. – Да к тому, что количество людей на нашей планете растет еще быстрее. Как и с этой стопкой бумаги, все начиналось почти с нуля… но теперь процесс набрал пугающую скорость.
Он снова шагнул к ней.
– Судите сами. Земному населению понадобились тысячи лет – от появления наших отдаленных предков до самого начала девятнадцатого века, – чтобы достичь численности в один миллиард человек. Затем, всего через какую нибудь сотню лет – поразительно, не правда ли? – население удвоилось и в 1920 х составляло уже два миллиарда. После этого ему потребовалось лишь пятьдесят лет, чтобы удвоиться снова, уже до четырех миллиардов. Как вам известно, очень скоро мы доберемся и до восьми. Только сегодня на планете появилось четверть миллиона новых обитателей. Четверть миллиона! И так происходит каждый день – хоть в дождь, хоть в вёдро. В настоящее время мы ежегодно увеличиваем свою численность на население целой Германии.
Высокая фигура незнакомца нависла над Элизабет.
– Сколько вам лет?
Очередной оскорбительный вопрос, хотя работа на посту директора ВОЗ приучила ее дипломатично реагировать на беспардонные выпады.
– Шестьдесят один.
– А знаете ли вы, что если вам удастся прожить еще девятнадцать лет, до восьмидесяти, то население Земли утроится в течение одной только вашей жизни? Одна жизнь – а людей втрое больше. Подумайте о последствиях. Как вы знаете, Всемирная организация здравоохранения снова изменила свои прогнозы в сторону увеличения, предсказав, что еще до середины текущего столетия на Земле будет около девяти миллиардов человек. Животные разных видов вымирают на глазах. Спрос на иссякающие природные ресурсы стремительно растет. Найти чистую воду становится все труднее и труднее. По любым биологическим меркам численность нашего вида превысила допустимый предел. И перед лицом этой катастрофы Всемирная организация здравоохранения – орган, стоящий на страже здоровья планеты, – занимается поисками лекарств от диабета, пополняет запасы консервированной крови, борется с раком… – Он поглядел на нее в упор. – Так вот, я пригласил вас сюда, чтобы спросить прямо: почему, черт побери, у Всемирной организации здравоохранения не хватает духу взяться за решение этой проблемы всерьез?
Элизабет взвилась.
– Кто бы вы ни были, вам должно быть прекрасно известно, что ВОЗ относится к проблеме перенаселения крайне серьезно! Недавно мы истратили миллионы долларов на поездки врачей в Африку, где они раздавали бесплатные презервативы и учили местных жителей контролировать рождаемость.
– Ну да, конечно! – насмешливо воскликнул ее собеседник. – А по пятам за вами туда отправилась еще более многочисленная армия католических миссионеров, которые объяснили африканцам, что если они будут пользоваться презервативами, то загремят прямиком в ад. Теперь у Африки новая беда – загрязнение окружающей среды неиспользованными презервативами!
Элизабет прикусила язык. Тут он был прав, хотя передовые католики уже выступали против вмешательства Ватикана в проблемы, связанные с зачатием. Самым ярким в этом отношении выглядел поступок Мелинды Гейтс: ревностная католичка, она не побоялась навлечь на себя гнев своей церкви и отважно пожертвовала на внедрение более эффективного контроля над рождаемостью 560 миллионов долларов. Элизабет Сински не раз говорила журналистам, что Билл и Мелинда Гейтс давно заслужили канонизацию – так много они сделали для всемирного здравоохранения через свой фонд. К несчастью, единственная организация, имеющая право объявлять людей святыми, почему то не желала признавать, что эти двое ведут себя как истинные христиане.
– Доктор Сински, – продолжала тень. – Всемирная организация здравоохранения упорно закрывает глаза на то, что перед нами стоит лишь одна глобальная проблема, связанная со здоровьем. – Незнакомец вновь указал на экран, где кишели сбившиеся в плотную массу человеческие тела. – Вот она. – Он выдержал паузу. – Поскольку вы ученый и едва ли так уж искушены в классической литературе и изящных искусствах, я предложу вам другую картинку – думаю, ее язык будет вам более понятен.
Комната погрузилась во тьму, но через миг экран снова вспыхнул.
Это изображение Элизабет видела неоднократно… и оно всегда вызывало у нее гнетущее чувство безысходности.
В комнате повисла тяжкая тишина.
– Да, – сказал незнакомец, помолчав с минуту. – Безмолвный ужас – естественная реакция на этот график. Смотреть на него – все равно что видеть прожектор локомотива, который несется прямо на тебя. – Он медленно повернулся к Элизабет и улыбнулся ей жесткой снисходительной улыбкой. – Есть вопросы, доктор Сински?
– Только один, – бросила она. – Для чего вы меня сюда позвали – прочесть лекцию или оскорбить?
– Ни то ни другое. – В его голосе вдруг зазвучали льстивые нотки, отчего у нее пробежал мороз по коже. – Я пригласил вас сюда для совместной работы. Вы, несомненно, понимаете, что проблема перенаселенности тесно связана со здравоохранением. Но вот чего вы, боюсь, не понимаете: эта проблема влияет на душу человека. В стрессовых условиях перенаселенности те, кому никогда и в голову не приходило ничего украсть, станут воровать, чтобы прокормить свои семьи. Те, кому и в голову не приходило кого то убить, станут убивать, чтобы защитить свое потомство. Все смертные грехи, описанные Данте – алчность, зависть, чревоугодие и так далее, – начнут концентрироваться и всплывать на поверхность, набирая силу по мере ухудшения качества нашей жизни. Нам предстоит вести битву, в которой будет стоять на кону сама человеческая душа.
– Я биолог. Я занимаюсь спасением жизней… а не душ.
– Что ж, уверяю вас, что с течением лет спасать жизни будет все труднее и труднее. Перенаселение порождает отнюдь не только духовную неудовлетворенность. По словам Макьявелли…
– Да, – перебила она, тут же вспомнив это знаменитое место. – «Когда все области переполняются жителями так, что им негде жить и некуда уйти… возникает необходимость очищения мира» . – Она подняла на него взгляд. – Всем, кто работает в ВОЗ, хорошо знакома эта цитата.
– Отлично. Тогда вы знаете, что дальше Макьявелли перечисляет способы очищения мира и в качестве одного из них называет чум