Между тучами и морем гордо реет царедворец... То почует он зарплаты повышение большое, то стрелой в попытки смысла он пикирует дурною... В-общем, реет эта сволочь и не думает топиться. Нет бы, с ветром вверх подняться и оттуда петься, питься.
(почти_Цы, не китайский философ)

Погода, как обычно, ставила эти зимние рекорды. Придурковатый гром привлекал к себе ушное внимание, а самопиарные вспышки молний довершали картинку, идущую за окном с незадвинутыми жалюзями. Гроза, ночь, дежурство, смыться раньше восьми утра не получится - да и потом надо бы дождаться босса, чтобы с деланным озабоченным видом поучаствовать в его иннервации от намеченого и уже вот-вот предстоящего...
Оптимистичные 3 утра или пессимистичные 3 ночи. Близится утренние 4 - час быка, когда особенно так хочется спать - что можно прилечь на диване и под гнусавое бормотанье с постов в по-прежнему ненавидимой аналитиком walkie-talkie: поспать 2 часа. В очередной раз, перепроверив рассчёты, устав накачивать в себя кофе и собирать по селектору анекдоты словоохотливого и весёлого знакомого с соседнего отдела - вышел из офиса, стал под козырёк и, слушая грозовую попсу, закурил. Дрёма прошла, ёжась и чуть дрожа в одном пиджаке от холода - думалось на удивление легко и не по-ночному.
Жизнь стала снова невмеру удивительной... Казалось бы ничего не изменилось - но изменилось всё. Не сейчас, а вчера и позавчера. Хотя, нет - ещё тогда, 2 недели назад - когда почти как-то подспудно поднималось и росло интуицией ощущение найденного - ощущение своей половины, свой личный ощучЪ приблудного, но вольного пса, второй раз нашедшего свою хозяйку. Это, как посадка редких и красивых цветов в своём саду, которая ещё не поднялась в полный рост, не расцвела всеми цветами и плодами, но ты уже не просто знаешь, что она есть там - среди разнообразных личных вкапываний сада, вертящих глаз своим балаганом и неказистостью. Да, она и ЭТО - там: снова удивляет своей самодостаточностью и концентрацией прекрасного на один кубсантиметр органики.
Цветы бывают разными, без них пока что живущему и потому даже вынуждено любящему жизнь мужчине: никак нельзя. Спасибо им дающим жизнь и убирающим из неё, без того, жёсткой и иногда даже брутальной: излишнюю жестокость. Они временами поглощали, временами давали разрядку - но всё это было не своё, сидевшее на жизненных днях: как костюм с чужого плеча.
Этот же был свой. Да, это были совсем другие ощущения: уже основательно прежде забытые накаты волн внутри души - иногда приглушенные, с самых глубин и мягкие, как бриз; а иной раз и штормом разбивающим свои амбиции вдребезги... Та самая сцепка принадлежности - абсолютно свободной и добровольной по решениям или действиям, когда даже тревога и тоска по любимым глазам, взгляду неожиданно брошенному из стремнин собственных мыслей на тебя - взгляду втягивающему и одновременно приказывающему в своей покорности или воле; та сцепка, когда тревога, тоска и желание навсегда сесть на охрану служебным псом перед дверьми хозяйки, не расставаясь ни на секунду, ловя её приказы и предугадывая их - отступает перед спокойным осознанием её воли и такой же свободы в принятии этого или неприятии тогда - когда это ей будет нужно.
Свобода - даже более, чем слишком.
Как бы теперь не было - лишь она будет определять то, что ей может принести в зубах этот пёс - а также: где, когда и на каком физическом расстоянии будет от неё он. Пёс знает правила - в этом особенности его псовой породы. Он не может нарушить их, его пёсья честь - в сердце, сломать её смерти подобно - оно остановится, но его свободный пёсий выбор - отдать это сердце хозяйке в безраздельное пользование. Она должна быть счастлива - и она будет счастлива. Он укроет её - на каком бы расстоянии или вовсе без оного: ему от неё суждено быть. Укроет так и тогда - как это ей будет нужно.

...Сигарета была докурена до фильтра и обожгла пальцы. Я взглянул в тьму неба, перемежаемую вспышками небесных фотоаппаратов - и даже оттуда сверху я неожиданно для себя: увидел глаза её - прекрасные и любимые. Единым порывом вспомнился полёт, каждое прикосновение и смыкание - без возможности осознать до конца всю их пестроту и радость, разделив их на части. Я зажмурился.
- Здравствуй, Хозяйка! - вырвалось у меня. - И да хранит Бог твой сон, а явь - за мной.
И пёс с бодрой хвостовой отмашкой свободно потрусил на службу. Впереди был день, нах!