Мне захотелось уже серьёзно посмотреть в эту сторону.

Есть ли вообще эта другая сторона холма, где трава зеленее?
Есть такие вещи, которые нами не осознаются, как условия наших поступков.
"Я вернулся в свой город, знакомый до слёз, до прожилок, до детских припухших желёз"... Мертвечина. Пиявка, которая сразу превращает в мазохиста, при первом касании.
Ах оставьте. Когда-то безумный царь натащил камней на болота и настроил кораблей. Классно ему было.
Так давно что и память о памяти о том как это было невозможно разглядеть через то, что в башке называют глазами.

Чёрные кривые дворы, грязь и облезлая роскошь фасадов. Огромный мавзолей с мусорными кучами и грязной накипью каналов. Баки всегда переполнены, мусор распространяется по мостовым, по кривому асфальту и в воздухе, как газ. Тени бродят по улочкам. Только в Питере, на узеньких улочках я видел, как менты потрошат пьяных. Быстро, деловито, как мясники, которые по секундомеру должны добраться до внутреностей. Придерживая у стены. И добравшись, бросают трепыхающуюся жертву не глядя. Уазик трогается по улочкам дальше. И мысль у всякого: какова грань отделяющая моё опьянение от его? И попытка казаться трезвее - и невозможность - пьянство вползает одним фактом этих улочек, в прорехах на голое тело - города сирого, в грязных, прокисших портках.

Убогое прямоходящее. Дети мавзолея, его живая шелуха.
Не разобрать, останки какого времени мумифицируют воздух Питера - такой густой стоит запах мертвечины. Зайди во двор, поднимись к ней, отгораживающую ванную с кухней по совместительству шторкой - она выйдет к тебе в кросовках и белой ночной сорочке. "птица бледная с глазами окаянными". Ночь. И она, и город, и ты, убогий. Всё - ночь, в ночи, во тьме. И телефон. "у меня ещё есть номера / по которым найду мертвецов голоса". Тьма.

Ты можешь поехать в Питер и в нужном месте в нужный час под звяканье наливаемого в стакан, увидеть свои воспоминания и стать живым и смотреть усмехаясь, на то, как это сейчас, и даже чувствовать странную свободу, что выйдешь на улицу, в той же стране, как в чужой, и до тебя этой улице ровно столько же дела, словно ты вышел на улицу, где-нибуть, в Чикаго. Зачем, тогда, Питер? Почему он?
Кто ты такой сам?

Другая сторона холма - это буржуйское, вечнонедожёваная телячья жвачка. В башке не помещается. Питер - неприятное место. От вокзала. Ничего не построено в Питере за сто лет. Нет там ничего, кроме пьянки. И трах в Питере такой же тёмный, с болезнеными разрывами по живому. И дела этого города - как стрелы, пущеные в темноту.