Первой моей любовью была Ирка Маханова из Минска.
По прозвищу Фейверк. С моим появлением у ней начались трудности, и далее, кажется, уже не прекращались. Жизнь её ломала по полной и ломает до сих пор, - если не сломала.
Тогда она блестела глазами, была похожа на полноватого кудрявого мальчишку, принимала, громко смеясь, признания в любви от художников и - помню - сидела в коридоре на полу с книжкой, пытаясь сосредоточиться. В комнатах сосредоточиться было нереально. А в коридоре был я.
У меня было до этого всякое уже, но теперь, заглядывая серьёзно в это прошлое за сведением счётов я вижу, что это первое. И оборваность - повод слов. Оборваность, изломаность, недоступность для нормальных отношений того, оторваного. То, что разорвало нас - всех нас тогдашних - оказалось безжалостно к нашему человеческому. Тёплому. И теперь оно со мной, изливается, иногда, в пустую ночь, в тёмных комнатах.
А тогда, ту первую ночь мы просидели в телевизионке - комнате где должен на этаже стоять общий телевизор. В общаге именовавшейся "Общежитие института повышения квалификации работников телевидения и радиовещания". Какой это был этаж - седьмой что ли? - весь отданый под студию художников-мультипликаторов.
Она училась анимации, я пришёл в гости к брату, воздух там был сумасшедший, мы как потерялись в тёмной пустой комнате и просидели ночь. Я говорил что-то и потренькивал на гитаре, она улыбалась - у стены живой тенью, - и посмеивалась, и тоже говорила что-то, - и тогда, в темноте сверкали глаза.
Помню её подругу в тигровых лосинах - девушка была асистенткой Тарковского на "Сталкере". Больная раком, молодая, сексуальная, циничная она прямыми передачами ставила Фейверк на место, со всеми её феерверковыми заморочками. Упрощала и возвращала. И Ирка тогда, в телевизионке, говорила о том какая она, её Анжела, сколько ей осталось и как она держится. Эта песня пелась только раз и со счасливыми, туманными глазищами - готовыми к собственой жизни на краю, к поранености, к острым иглам знания собственой обречённости птицы певчей.
Знала бы она что её ждёт. Никакой цинизм не разгребает такие ямы.
Надо ли говорить что я подобного азартного вдыхания воздуха ни до ни после не видел, и оказался не очень подготовленым рыцарем. Но не в ту ночь. Тогда наступило утро, она предложила пожарить яишницу и мы соорудили в пустой телевизионке стол из ящика и табуреток.